Добившись единовластия, Пирр немедленно вмешивается в междоусобные распри в Македонии и захватывает ряд городов. Но тут его бывший благодетель Деметрий Полиоркет подчиняет остальную часть Македонии, и снова возникает ситуация двоецарствия. Сестра Пирра к этому времени скончалась, так что некому было смягчить немедленно возникшие разногласия. Дело кончается тем, что Деметрий нападает первым, но Пирр разбивает его войска, армия, потерпевшая поражение, переходит на сторону Пирра, и объединенное войско провозглашает его царем Македонии. К этому времени его слава как полководца шагнула далеко за пределы этих мест, его начали сравнивать, и не без оснований, с Александром Македонским. Честолюбия Пирру было не занимать, он тяготился мирной жизнью и влезал в любые военные авантюры, не жалея людских ресурсов. В итоге его противникам удается разжечь недовольство в стране и лишить его трона. Пирр возвращается в свой родной Эпир. Но там ему тесно и скучно, негде развернуться.

И поэтому, когда прибывают послы из Тарента и зовут его на помощь, он радостно соглашается. У правителя-полководца грандиозные планы, он хочет уподобиться Александру и стать великим завоевателем.

Прибыв, изрядно потрепанный бурей и потеряв почти все корабли, в Тарент он для начала наводит в городе порядок. Как описывает Плутарх, «он закрыл все гимнасии и портики, где тарентинцы, прогуливаясь, вершили военные дела на словах, положил конец неуместным пирам, попойкам и шествиям и многих призвал в войско. Производя этот набор, Пирр был так неумолимо суров, что многие из тарентинцев, которые не привыкли повиноваться и жили в свое удовольствие, а всякую иную жизнь считали рабством, покинули город».[16]Тысячелетия спустя другой правитель-полководец, Наполеон Бонапарт, четко сформулирует вечный принцип: «Народ, не желающий кормить свою армию, вскоре будет вынужден кормить чужую».

Первое столкновение с римлянами произошло близ города Гераклея в 280 году до P. X. Наемники впервые ощутили на себе, что такое дисциплинированное и выученное пешее войско, и чуть не потерпели поражение. Но Пирр пустил в ход «секретное оружие» — двадцать боевых слонов. Они и решили исход сражения — кони римлян испугались невиданных животных, да и воинам тоже стало не по себе. Началась паника… По одним сведениям, римляне потеряли под Гераклеей пятнадцать тысяч человек, по другим — половину этого числа, а Пирр, по разным источникам, от тринадцати до четырех тысяч человек.

К победителю немедленно переметнулись почти все греческие города, на сторону Пирра стали племена самнитов и луканов. Казалось, дорога на Рим была открыта, и Пирр двинулся через Кампанью на Лаций. Это встревожило латинов, они в очередной раз вступили в союз с Римом, и поэтому Пирр решил не рисковать. Вернувшись в Тарент, он направляет посольство в Рим с богатыми дарами и предложением дружбы и военной помощи лишь за то, чтобы римляне оставили в покое Тарент. Римляне же предлагают Пирру сначала покинуть Италию и лишь потом начать переговоры. Впрочем, они соглашаются прислать к нему посольство, чтобы договориться о судьбе пленных. Если верить историкам, и Пирр, и Рим попеременно соревнуются в благородных поступках, однако переговоры ни к чему не приводят, и в 279 году до P. X. в битве близ города Аускула армия Пирра снова разбивает римлян, которые пока еще не нашли способ бороться со слонами. Несмотря на победу, потери Пирра были столь велики, что именно тогда он произносит свои знаменитые, вошедшие в историю слова: «Если мы одержим еще одну победу над римлянами, то окончательное погибнем». С тех пор выражение «пиррова победа» стала синонимом победы, не отличимой от поражения, победы, доставшейся слишком большой ценой, ненужной победы, короче говоря.

Слишком успешные действия талантливого полководца напугали самую мощную морскую державу Средиземноморья, и Карфаген заключает с Римом военный союз. Дело в том, что греческие города на Сицилии приглашают Пирра возглавить их сопротивление Карфагену, который в то время подчинил себе весь остров. Пирр отбывает из Тарента и быстро вышибает карфагенян из Сицилии. Более того, он готовится плыть в Африку и потеснить Карфаген на его «коронных» землях. Казалось, еще немного, и новый Александр Македонский вырвется на оперативный простор. Но тут Пирр допустил непростительную оплошность.

В хрониках тех лет он предстает как обходительный и умелый дипломат, умеющий привлекать на свою сторону самых разных людей. Но то ли голова закружилась от успехов, то ли, если верить Плутарху, «из вождя народа обратился в тирана», он так унизительно обращался с сицилийскими греками, что те, не выдержав, переметнулись к карфагенянам, и Пирр вынужден был вернуться в Тарент.

А пока он портил отношения с сицилийцами, римляне оправились от поражений. И Пирру снова пришлось вступить с ними в сражение. Но на этот раз они уже знали, как одолеть слонов. И в 275 году до P. X. во время битвы у города Малевентума они остановили атаку слонов, забросав их копьями. Слоны испугались, повернули назад, и начался хаос… Плутарх такими словами подвел итог этому сражению: «Это не только принесло римлянам победу, но и решило спор о том, кому будет принадлежать верховное владычество над Италией. Доказав в этих битвах свою доблесть, они обрели уверенность в своей мощи и, прослыв непобедимыми, вскоре захватили всю Италию, а через некоторое время и Сицилию».[17]

Пирр покидает Италию и возвращается в Эпир зализывать раны и копить силы. Через пару лет он снова готов к новым авантюрам. Он идет на Македонию и захватывает ее. Но этого ему мало — следующий бросок на Спарту. И здесь победа за победой. Кажется, теперь уже его не остановить. Он движется к Аргосу, но здесь Пирра и настигает судьба в лице старухи, бросившей в него с крыши черепицу. Черепица перебивает царю позвоночник, и его, беспомощного, тут же добивают.

По сравнению с Юлием Цезарем жизнь Пирра представляла собой путь от победы к победе, и гибель в бою на первый взгляд почетнее, нежели быть зарезанным твоими же вчерашними друзьями… Однако царь Эпира при всей грандиозности его замыслов представлял собой типичного героя древности, который в лучшем случае повторил бы путь Александра Македонского или другого великого завоевателя. Возможно, он сумел бы даже захватить Карфаген. Но, будучи героем-одиночкой, ему суждено было лишь оставить яркий след в истории, и ничего более. Он воевал и побеждал ради того, чтобы воевать и побеждать. Тогда как деятели Рима, не менее, а может, и более честолюбивые, были, если можно так выразиться, «системными героями», вне римской традиции себя не видевшие.

Несмотря на столь трагичный финал, Пирра считали одним из самых выдающихся военачальников той эпохи. Неудивительно, что полвека спустя один знаменитый главнокомандующий признает, что царь Эпира как полководец превосходил всех своим опытом и талантами.

Имя этого главнокомандующего — Ганнибал.

Когда Пирр вынужден был покинуть Сицилию, по преданию, глядя на удаляющуюся землю, сказал соратникам: «Какое ристалище для состязаний оставляем мы римлянам и карфагенянам, друзья!»