Хохотнув, дед ответил вопросом на вопрос:

— А ты откуда знаешь?

— Мы с мамой под Новый год за ним ехали — в окне был очень похожий на него силуэт, — сформировал я ладонями квадратную челюсть. — Маме запретил обгонять на всякий случай. У тебя как с ним?

— Товарищ Суслов — очень честный человек, — всеобъемлюще ответил деда Юра. — И совершенно заслуженно считает меня таким же.

Так все прямо очень неплохо — юродивый дед в галошах за нас!

— Слушай, пока идем и можно говорить откровенно, я тебе одну вещь расскажу, ты только не обижайся! — я замедлил шаг.

Дед фыркнул и махнул рукой — давай!

— Никита Сергеевич Хрущев очень удобно для себя списал все так называемые злодеяния персонально на Иосифа Виссарионовича Сталина, и теперь логическая цепочка выглядит так: Сталин был преступником, его режим, стало быть, преступный, а значит и итоги Второй мировой войны пересмотреть можно. Цепочка два — преступный режим оккупировал и угнетает кучу невинных народов. Получаются злые коммунисты, которые реставрировали тюрьму народов в новом, еще более бесчеловечном обличии. Большая часть коммунистов — русские, а значит русофобия по окраинам будет крепчать, а наши враги — подливать бензина в национальный вопрос.

Андропова аж подбросило.

— Это «Голоса»?

— Это — мои мысли. Что с этим делать — я не знаю, просто больше пожаловаться некому, — вздохнул я.

— Никому не говори!

— Мех! — отмахнулся я от настолько ненужного совета и довольно потянулся. — Ух — перевалил с больной головы на здоровую, и прямо полегчало! Можно еще?

— Можно, — смиренно вздохнул дед.

— Почему при Сталине понимали, что финансовый контур — это замкнутая система, и бесконтрольно вливать в нее денежную массу чревато инфляцией, дефицитом, и, как следствие — набуханием черного рынка, поэтому даже в чудовищно тяжелые послевоенные годы постарались как можно быстрее выплатить Госбанку наделанные за время войны долги. Итог мы видим — экономика замечательно работала. А теперь долг Госбанку все время растет. Уверен — тамошние работники уже давненько бьют тревогу?

— Это — не моя сфера ответственности! — раздраженно потер ладонями щеки дед.

— Так государство в опасности, товарищ председатель! — на дал я ему слиться. — Не переживай, проблема эта — чисто как с крепостным правом: прямо сейчас оно мешает, тянет вниз, но вроде все нормально, печатаем деньги дальше. Не пять, не десять лет ничего критичного не произойдет, но десятка три лет — и страну ждет коллапс. К тому же — чем позже начать менять ситуацию к лучшему, тем тяжелее будет.

— Это тебе Судоплатов рассказал?

— Говорит, что у него в университете об этом все знают, но все молчат.

— И как, б*ядь, работать, когда все молчат? — грустно вздохнул Андропов.

— Решай проблемы, государев человек! — грозно приказал ему я.

— Ремня бы тебе выписать за антисоветчину! — мечтательно протянул он.

— А ты анекдоты про себя знаешь?

— Это какие? — оживился дед.

— А что будет, если Андропов возьмет пример с Ежова? Ежоповщина!

— Ну это не смешно, — не оценил он.

— Собралось политбюро обсуждать, почему все их секреты сразу же становятся известны за границей. Заперлись, задраили окна, сидят, обсуждают. Тут через полчаса Андропов просится в туалет. «Нет, нельзя». Еще через 5 мин. — стук в дверь. «Что такое?» — «Да тут ВВС передало, что вы Андропова в туалет не выпускаете, так мы ему утку принесли».

Этот анекдот деду понравился. Подождав, пока он просмеется, спросил:

— А еще есть комплиментарные. Например: «Слышали — Андропов руку сломал?». «Кому?». Это ты их сам распускаешь?

Дед сморщил фирменную кислую рожу:

— Это — чей-то подхалимаж, и мне от него неловко.

Постучав валенками по крыльцу, прошлись по ним веником и зашли в пахнущий свежесваренными щами дом.

Андропов мне без дураков нравится — и как человек, и как исторический деятель, но как же я устал за эти дни!

Глава 8

— Мы эхо, мы эхо — мы долгое эхо друг друга…[6]

Это тоже из «Марсианина» — он дописан, и меня попросили исполнить саундтрек, чем я и занимался последний час. Музыка и мальчишеский голос стихли, и стало слышно шмыганье вытирающих глазки платочками Агафьи Алексеевны и Клавдии Ильиничны. Андропов держался лучше, но проняло и его.

Магию момента разрушил звон телефона. Дед махнул на меня рукой и ответил сам. Послушав собеседника, положил трубку и с отчетливой грустью в голосе заявил:

— Будет лучше, если ты уедешь через сорок минут.

— Ух, кровавый режим! — поёжился я. — Только привык — и сразу ехать!

Дамы издали тихий смешок.

— На перине спать мне понравилось, — заявил я. — А с вами — весело и интересно, но я даже рад, что ночевать дома буду — очень по своим соскучился за эти дни. Лучше потом еще к вам в гости приеду!

Женщины умиленно разулыбались, а прямо на глазах суровеющий и возвращающий непроницаемую маску многократно битого житухой начальника КГБ деда Юра их попросил:

— Можно нам с Сережей поговорить наедине?

Дамы шустро покинули комнату, дед взял у стола стул и уселся на него напротив меня.

— Не надо на меня так смотреть! — поежился я и отвел взгляд от высасывающих душу льдинок. — И жалеть о том, что мне наговорил — тоже. Ни к Цвигуну, ни к Циневу, ни к Леониду Ильичу я не побегу, меня здесь никогда не было, а тебя я видел только по телевизору и в газетах. Хрен с ним, согласен на закрытый научный сибирский городок, но тогда перевози со мной всех моих!

Дед продолжал сидеть и пялиться. Ладно! Усевшись поудобнее, изобразил покерфейс и принялся играть с Андроповым в гляделки.

«Тик-так, тик-так» — отсчитывали часы на стене секунды. Когда последние начали складываться в четвертую по счету минуту, дед вроде как одобрительно кивнул и достал из кармана монету в двадцать копеек.

— Если это за все пропущенные дни рождения и Новые годы — маловато будет, — не оценил я.

Хрюкнув, деда Юра протянул дензнак мне:

— Запомни расположение царапин.

Я запомнил — и «орел», и «решку». Царапины были мелкие, и их было великое множество — специально для меня дед заморочился, получается — такую фигню даже со спецподготовкой не запомнишь! Андропов вернул монету в карман и пояснил:

— Сашу ты в лицо знаешь, но, если вдруг придет кто-то незнакомый, по этой монете ты поймешь, что он — от меня. Обсуждать с моими посыльными можно почти все, кроме того, что ты — мой внук. Об этом говорить никому не надо.

— Шпионские страсти начались, — хмыкнул я. — Понял, принял!

— Давай,