— Прекрасно понимаю!

Гнев заставил Джесс выпрямиться во весь рост и злобно посмотреть на Лоренцо. Но она тут же пожалела о своей импульсивности: одеяло сползло на талию, и Скарабелли смерил оценивающим взглядом ее обнаженный торс.

— Прикройся, — резко велел он.

Какое-то чудесное, безумное мгновение Джесс хотелось отказать ему. Она даже подумывала окончательно отбросить стеганое одеяло и показаться Лоренцо во всей красе, чтобы показать, как мало ее волнует его присутствие. Но эта мысль тут же исчезла; мрачный взгляд черных глаз лишил ее остатков самообладания.

Однако окончательно добил ее голос Скарабелли. Он был рассудительным, холодным, как хирургический скальпель, и не оставлял сомнений в том, что если Джесс надеялась возбудить сексуальность в стоявшем перед ней мужчине и таким образом лишить его способности ясно мыслить, то она жестоко ошиблась. С таким же успехом она могла бы позировать перед дохлым лососем в садке торговца рыбой.

— Я сказал, прикройся. Ты выглядишь смешно.

— Я прикрылась бы, если бы могла!

Джесс боролась с искушением закутаться в одеяло. Она никогда не чувствовала себя такой голой, такой беззащитной, но ни за что не позволила бы ему понять это.

— Если ты не забыл, мой халат остался в соседней комнате.

Мысль о том, почему он там остался, воспоминание об их страстном совокуплении перед камином чуть не убило ее. Джесс с трудом проглотила комок в горле. Глаза жгло, но она продолжила монолог, чтобы не дать воли слезам.

— А если я встану с кровати, чтобы сходить за ним, ты найдешь другие, еще более оскорбительные слова для оценки моего поведения. Скажешь, что выставляю напоказ свою наготу, как…

— Господи! — яростно пробормотал Лоренцо.

К облегчению Джесс, он резко повернулся, вышел из комнаты и через секунду вернулся обратно, держа одним пальцем персиковый купальный халат. Высокомерным и презрительным жестом Скарабелли бросил халат на кровать, словно тот пачкал ему руки.

— Оденься! — надменно велел он. — Возможно, тогда мы сможем говорить по-человечески.

— Сегодня ночью это тебя не слишком волновало, — возразила Джесс, пытаясь натянуть халат и при этом не обнажить ничего лишнего.

Хотя после двух проведенных вместе ночей это было бы верхом глупости, Джесс все же хотелось попросить его отвернуться. Но она знала, каким будет ответ. Что у нее не осталось ни сантиметра кожи, которого он бы не видел, не ласкал и так далее…

Но ни разу за эти две ночи она не чувствовала себя такой пристыженной и униженной. Лоренцо обращался с ее телом так, словно боготворил его. А сейчас смотрел на Джесс с отвращением, словно извлек ее из придорожной канавы.

— Ну да, ты торопился стащить с меня халат и отшвырнуть его в сторону.

— То было ночью. Тогда у меня на уме было другое… Ну что, ты готова к разговору?

Хотя больше всего Джесс хотелось послать его к черту и больше никогда не видеть, она удовлетворилась тем, что встала с кровати, выпрямилась во весь рост, составлявший метр семьдесят восемь, и решительно завязала пояс на стройной талии.

— Если уж этот разговор неизбежен, то да, я готова. Но если ты не возражаешь, мне бы хотелось продолжить беседу в другой комнате. — А если он и возражает, ей на это наплевать. — Действительно, спальня для этого подходит мало.

С высоко поднятой головой она прошествовала в гостиную, заставив Лоренцо пойти следом.

— Ну, — начала она, повернувшись к Скарабелли лицом, — кажется, ты хотел объяснить мне, какую, по твоему мнению, ошибку я допустила два года назад.

— Любовь требует абсолютного доверия, — неумолимо произнес он, как судья, зачитывающий обвинительный приговор. — Именно это я сказал тебе тогда. Стоило твоему доверию поколебаться, как ты не выдержала. Ты действительно верила, что я сделал все эти гадости. Ты ни капли не верила…

— Лоренцо…

Не в силах вынести разделявшее их расстояние, Джесс шагнула вперед и взяла его за руки. Не отводя потемневших серых глаз, она крепко сжала пальцы Скарабелли, словно могла этим жестом заставить его поверить ей.

— Кэти была моей сестрой!

— А я был твоим женихом! — бросил Лоренцо и вырвал руки, словно ее прикосновение жгло их.

Отпрянув от Джесс, он отошел на другой конец комнаты, остановился у окна и посмотрел на улицу, все еще тихую и пустынную в этот ранний час уик-энда. Его спина и плечи были напряжены, руки засунуты в карманы брюк, что говорило об отчаянной попытке обуздать черную ярость.

Наконец Скарабелли повернулся; увидев выражение его лица, Джесс невольно съежилась. Вокруг носа и рта залегли глубокие морщины гнева и презрения.

— Ты не смогла полностью доверять мне тогда, а я не могу доверять тебе теперь. Вот почему ты никогда не будешь моей женой.

Ну что ж, сама напросилась, подумала несчастная Джесс. Она хотела услышать правду, и Лоренцо сказал ей правду — точно и кратко.

О да, она признавала свою вину, но Лоренцо, все видевший только в черно-белом свете — она должна была верить ему, и только ему — остался таким же бескомпромиссным, как и прежде. И не собирался менять свое решение.

Два года назад эти слова привели ее в ужас, но тот ужас не шел ни в какое сравнение с нынешним.

— Вот как, — мрачно сказала Джесс. Теперь она знала, что чувствует преступник, когда судья зачитывает ему смертный приговор. — Выходит, нам больше нечего сказать друг другу.

— Не совсем, — быстро ответил Лоренцо, заставив ее удивиться. — Есть еще один вопрос: что дальше.

— Дальше? А разве может что-то быть дальше?

— Конечно.

Лоренцо говорил с таким видом, словно был поражен до глубины души.

— Но… ты же не любишь меня. Не доверяешь мне. Разве на такой основе можно строить какие-то отношения?

— Это прекрасная основа для тех отношений, о которых я думаю.

— О каких отношениях может идти речь, если ты так ко мне относишься?

Лоренцо пожал плечами, словно этот вопрос был задан несмышленышем, которому не имело смысла отвечать.

— Ты не доверяешь мне, но хочешь меня, — заявил он, намеренно не замечая ее несчастных глаз. — А я не хотел бы испытывать к тебе никаких чувств, но вижу, что меня тянет к тебе, — по крайней мере, физически. Ты нужна мне; я не могу жить без тебя. Ты у меня в душе, в крови, и я не в силах освободиться.

— Ты говоришь обо мне так, словно я какой-то мерзкий вирус, — горько сказала Джесс. Она в его крови, в его душе, но никогда не будет там, где ей хотелось бы быть больше всего на свете: в его сердце. — Я правильно понимаю, что эти «отношения», о которых ты думаешь, будут непостоянными?

Еще одно жестокое и беспечное пожатие плечами говорило о том, что Лоренцо это нисколько не заботит.