она принимала живое участие в жизни терема, и ни одно важное событие не проходило мимо нее, однако теперь брат, вероятнее всего, ограждал глубоко беременную супругу от любых, по его мнению, чрезмерных волнений.

— Расскажи-ка лучше, когда тебе рожать, мамочка? — любопытно спросила я, неуверенно касаясь кончиками пальцев ее выпирающего живота.

Топазовые глаза Светавы вспыхнули теплым жаром.

— И не спрашивай, жду не дождусь этого дня. Твои племянники изводят меня и днем, и ночью! Но ты не пытайся меня запутать. Рассказывай, с чего такое потерянное выражение лица?

Я оглянулась на начальника Управления безопасности, мгновенно насторожившегося от моего взгляда, активировала вокруг себя и собеседницы сферу безмолвия, и просительно сложила руки в замок в его сторону.

Юрас беззвучно фыркнул и насмешливо прищурился на мои девичьи секреты.

— Что случилось, Яра? — серьезно спросила невестка, пытаясь отыскать на моем лице следы не то волнения, не то крайнего расстройства.

— Ох, Вета. Я такая дууура!

— Даже спорить с этим утверждением не буду, милочка. Но может ты уточнишь причину своего самоуничижения?

— Я переспала с одним из учеников школы. — с трудом выдавила я и задержала дыхание, ожидая вердикта родственницы.

Княгиня придвинулась ко мне еще ближе, накрыла мои пальцы горячими ладонями и тихо спросила:

— Ты этого не хотела?

— Нет, нет! Что ты, все было не так… Вернее, хотела, очень хотела. Но он такой невыносимый идиот! — воскликнула я, пытаясь в простых словах передать все обуревавшие меня чувства. — И он простолюдин.

— Ах, вот оно что… — понимающе кивнула жена брата. — Это, конечно, не самый правильный с твоей стороны поступок, особенно учитывая скорое прибытие ллайто. Надеюсь, ты не станешь принимать никаких опрометчивых решений?

Я взглянула на нее удивленно, перевела взгляд на Юраса и развеяла окружившую нас защиту от подслушивания.

— Неужели брат решил выполнить тот устный договор, который с многоликими заключил еще батюшка? — пробормотала я.

— Недавно выяснилось, что Володар заключил его по всем правилам, и даже прописал основные условия.

Исав Лугубелирт страдальчески закатил глаза, покачал головой, но препятствовать княгине разглашать подобную информацию не стал, только вздохнул тяжко-тяжко.

— Значит, Умир решил выдать меня замуж за ллайто. — наконец произнесла я, не спрашивая, но констатируя факт.

Эта догадка заставила меня похолодеть. Собирается ли братец исполнять последнюю волю отца? И если да, то даст ли мне время завершить обучение? А может и вовсе решит отдать Агнию? От этой крамольной мысли ладони дернулись отхлестать саму себя по щекам… На такое бесчестье Умир не пойдет! Да я и сама никогда не соглашусь на подобное предательство.

На самом деле, примириться с ллайто, выделить им значительную часть территории, согласиться на частичное отмежевание от княжества в виде почти самостоятельной провинции, и — о, ужас! — предложить для закрепления всех договоренностей династический брак, хотел в свое время еще мой прадед Ждан Ирмицирорг. За годы своего правления он сумел многое изменить в княжестве, а вот вынудить высшее дворянство потесниться и принять давних недругов так и не успел.

Переломить многовековую привычку оказалось чрезвычайно сложно. Впрочем, он смог главное. Он в достаточной степени убедил сына, надевшего княжеский венец после него, в правоте своих суждений и принятых решений. Наш дед, князь Ольх, продолжил готовить почву для союза с многоликими.

А уж отец для сближения с ллайто и восстановления попранной нашими предками исторической справедливости сделал гораздо больше, чем все его предшественники вместе взятые. Вот и Умир, кажется, решился в кои-то веки завершить многовековое начинание правящего рода. Почему-то я не сомневалась, что у него все получится, как бы мне самой не было от этого страшно, и как бы не разъедало мою душу главное условие: тот самый династический брак, прямо упомянутый в договоре. Брат-то уже десяток лет был счастливо женат и пользоваться княжьим правом на двух младших жен точно не собирался. Даже чисто гипотетически. Даже умозрительно. Светава ему бы даже мыслей об этом не простила, несмотря на всю свою внешнюю мягкость и покорность.

Так что в мыслях бился только один вопрос — кто? Я или Агния? Я? Агния? Кто примет на себя роль гаранта мира?

Начало ожесточенной вражды между нашими народами давно кануло во тьму веков. Мне же казалось всегда, что причиной стало сходство физиологии или противоположные взгляды на развитие способностей. Генетика утверждала: оборотни и ллайто произошли от общего предка, однако пути развития выбрали разные. По сути, оба народа изначально являлись полиморфами, способными принимать любой облик. И животный, и растительный, при необходимости. Ллайто развили эту способность до небывалого уровня. Весь свой магический дар они целенаправленно тратили на чрезвычайную ментальную чувствительность. Именно так они снимали слепки ауры и нервно-канальной системы тел, чтобы после изменять себя, превращаясь в кого-то иного. За это их и прозвали многоликими, а еще — морфами. И первое, и второе название ллайто считали тяжким оскорблением.

В отличие от них, оборотни пожертвовали свободной трансформацией в угоду магической мощи и стабильности. Каждый представитель вида мог превращаться только в одно животное. А тот, кого мы привыкли с древних времен называть своим тотемом или внутренним зверем, являлся, по сути, всего лишь аурным симбионтом. Через год после рождения, во время обряда имянаречения симбионт сливался с ребенком-полиморфом, пробуждая его способности к обороту и принимая вид того животного, чьи особенности оказывались ближе всего к характеру маленького оборотня. Конечно, первый оборот происходил не в детстве, а по окончании всех возрастных гормональных изменений и полной перестройки организма, а вот сам зверь периодически начинал проявляться уже после ритуала. Физиологическую и генетическую природу выбора, как и его ограничений, до полного пубертата целители и виталисты объяснить не могли, разводя руками: «…официальная наука не имеет достоверных ответов на этот вопрос…»

Та кровавая бойня на острове Китеж, когда за короткий срок был практически уничтожен целый народ — братский народ — случилась на волне взаимной неприязни, подогретой излишне рьяно рвавшимся к власти родом Боцаривелн.

Так что разногласия наши были вполне преодолимы, тем более, что браки между двумя ветвями одного древнего народа были вполне возможны, хоть и редки. И дети в таких союзах рождались вполне нормальными. Однако, внутренне я продолжала противиться этому династическому браку и вполне понимала, по какой причине, хотя легче от этого понимания не становилось.

— Вполне возможно, — подтвердила Светава. — Ты же знаешь, как серьезно он относится ко всем начинаниям отца!

— Нет! — внезапно подал голос Юрас. — Княжна, брат любит тебя. Он не стал бы проворачивать подобное, не посоветовавшись с тобой до принятия такого решения или, хотя бы, не поставив тебя