размножения крепко держал скритов за стратегически важные для продолжения потомства места. Без свежей добычи к будущей мамаше лучше было не подходить — схарчит за милую душу без перца и соли.

В общем, скриты в период размножения способны были растерзать любую встреченную на пути добычу, независимо от того — дышит ли этот кусок мяса или уже перестал.

Именно по этой причине почуяв специфический запах я предпочел надежно укрыться в овраге среди вросших в землю покрытых мхом валунов. Гнезда я не видел, однако судя по количеству шастающих по лесу готовых к ублажению самки мальчиков, я двигался в нужном направлении. Время от времени из чащи слышалось птичье многоголосье: какой-то из самцов в очередной раз вспугнул птах в небо. Громкие взрыкивания перемежающиеся пощёлкиванием лицевых пластин выдавали места нахождения ищущих подношение для будущей мамочки. Иногда эти щелчки становились особенно интенсивными с азартной ноткой и тогда я замирал в очередном убежище, стараясь слиться с окружающим пейзажем — попасться скритам во время драки за свежатину не хотелось. Сейчас, впрочем, звуки мало походили на драку, скорее уж парни окружили какую-то крупную и далеко не травоядную добычу.

На высокой визгливой ноте, я осторожно высунулся из-за валуна. Травля — занятие для скритов-падальщиков не самое привычное, от чего они слишком уж увлеклись процессом. Я же собирался воспользоваться их занятостью и незаметно прошмыгнуть дальше вглубь чащи.

Четыре скрита, окружали небольшую расщелину на пологом склоне лощины. И, судя по следам, ведущим к узкому разлому, внутри засел какой-то малолетний идиот, сунувшийся в сельву во время гнездования. Местный или турист определить возможности у меня не было. Я беззвучно выругался. По джунглям к общине я шел почти трое суток, надеясь, что доберусь к цели своего путешествия к концу десятицы. И вот теперь, когда я, живой, невредимый, не уставший, оказался почти у цели меня внезапно поставили перед выбором — спасать или не спасать неизвестного. С одной стороны, я не был сентиментальным добряком. Судьба малолетнего дебила меня не так уж волновала. Но с другой стороны — самцы же не уберутся с единственной доступной тропы, пока не прикончат свою добычу. Пытаться же в одиночку справиться с четырьмя разгоряченными в этой погоне скритами — самоубийство. Вряд ли попавшийся в когти падальщикам малец смог бы мне помочь в процессе этой безумной попытки. Однако рассчитывать на то, что одуревшие от феромонов гнездующейся девицы парни покинут это место раньше, чем закогтят и растерзают раненого, я не мог. Был, конечно, вариант подождать пару часиков, пока неизвестный не помрет от яда. Но оставалось немало шансов того, что подранок мог пострадать не от спинных плетей, а просто от удара лапы. И тогда рана была относительно чистой, да к тому же не очень — судя по количеству крови на склоне — глубокой.

Я снова выглянул из-за громадной каменюки, распластавшись по земле. Расщелина выглядела узкой и вытянутой вглубь. Массивные скриты могли сунуть щель только морду и лапу, а ткнуться внутрь плетями пока не додумались. Нижняя часть трещины поросла травой, а верхняя оказалась закрыта ветвями рухнувшего недавно дерева. Самцы сгрудились возле узкого расширяющегося вглубь убежища, оказавшись спинами к моей лежке.

Из расщелины не доносилось ни звука. Попавший в ловушку подросток до сих пор упорно хранил молчание и никак не проявлял себя — я не слышал ни криков, ни стонов, даже тяжелого от испуга или боли дыхания.

На мгновение мне подумалось даже, что жертва вполне могла уже помереть от их яда, а четыре самца теперь будут сторожить это место в надежде рано или поздно добраться до добычи. У меня, конечно же, был способ убить их в считанные минуты, но магическая побрякушка стоила столь дорого, чтобы расходовать ее ради спасения оказавшегося в неподходящем месте мальчишки. Так что на самом деле способов справиться с четырьмя крупными самцами у меня оставалось не так уж много и ни один из них не выглядел полностью безопасным.

«Да что б тебя, трохиды драли, придурок…»

В очередной раз выругавшись, я принялся снимать штаны. Портить дорогую походную одежду и снаряжение не хотелось. На скритов и их коконы я охотился далеко не первый раз и в отличие от остальных ловцов имел тайное преимущество. Яд из плетевых желез, каким бы странным это не казалось более всего напоминал змеиный, хотя по строению и внешнему виду скриты относились к кошачьим. Ядовитые выделения производились в железах на уплотнённом кончике. Расовые особенности и нужные встречи вкупе с наплевательским отношением к запретам сородичей не раз спасали меня от когтей и яда.

Изменять тело было больно. Самка из меня получилась мелковатая. Не смотря на внушительный по меркам морфов рост, до массы черной когтистой девочки я чуток не дотягивал. Все остальные особенности, впрочем, были в наличии — и зубы, и лицевые пластины, и ядовитые крючки плетей, и даже те самые пресловутые феромоны, от которых у самцов срывало крышу. Шумно вздохнув, пошевелил покатыми боками с плотным пластинчатым панцирем и старательно встряхнулся, отмахиваясь от инстинктов убитой самки, чей слепок хранил с той самой удачной охоты.

Вздохнул еще раз, привыкая к звериному телу, и вышел из-за камней.

Самцы, увлеченные своей охотой, заметили и почуяли меня не сразу. Даже дразнящему аромату течной самки потребовалось время, чтобы достичь их обоняния. Тем более, что пах я не так, как они привыкли. Аромат их самки, наверняка, немного отличался от аромата той, которую я семь лет назад я убил в лесах рядом с восточными склонами Манораяр.

Однако же и этот запах подействовал на четверку хищников безотказно. Скриты развернулись ко мне все разом, ни один не остался равнодушным. Приближаться они не торопились, все-таки условия для случки не изменились — будущей мамаше всегда требовалось много еды. Однако по их мнению самка так вкусно пахла, сама вышла навстречу. Первым не выдержал крупный. Едва слышно пощелкивая и пофыркивая, прижал плети к спине и почти пополз в сторону манящего аромата.

Мог бы, честное слово, усмехнулся бы. Видеть этого хищника таким не удавалось никому и никогда. Кроме меня, да! Воодушевленный внезапной благосклонностью, самец даже позволил себе приподняться и на полусогнутых двинуться мне за спину. Умер он, почти закончив этот свой маневр. И умер, несомненно, счастливым. Удивительно, но яд самки убивал самца практически мгновенно — такой вот извращенный выверт эволюции. С остальными тремя я расправился уже возле самой расщелины, каждую секунду ожидая от засевшего внутри подранка какой-нибудь пакостной неожиданности и одновременно искренне