Путь от скептицизма к вере он прошел легко и быстро.

Первым побуждением было отнестись к таким новостям с пренебрежением – когда всем приходилось довольствоваться рассказами ненадежных свидетелей, которые озвучивались в средствах массовой информации скучающими теледикторами, нисколько не верившими в то, что они произносят. Это впечатление лишь усиливали нелепые видеозаписи, сработанные настолько топорно, что от них за версту несло дилетантством и неправдоподобностью. Мужчины и женщины, бродящие по улицам и паркам, выглядели так, будто для них «ночь перед» неожиданно превратилась в «утро после». Ничего особенно страшного. Никакой новой онтологии, никакой поворотной точки в истории жизни на Земле.

Но когда на следующее утро Кэдбери открыл дверь, чтобы отправиться на работу, он увидел на улице «шатунов». Увидел, что они заметили его, обратили на него внимание. Они продолжали двигаться за ним даже после того, как Кэдбери сел в свою машину и поехал. Если это был какой-то розыгрыш, то на него было затрачено немало усилий. У некоторых на теле виднелись раны, которые выглядели очень убедительно.

Он не попал в лабораторию. Шейла, секретарь, встретила его по ту сторону двойных дверей, безостановочно бросаясь на пуленепробиваемое стекло. Ее лицо превратилось в кровавое месиво, а зубы не переставали щелкать, будто она пыталась прогрызть стекло, лишь бы до него добраться.

Пока Кэдбери чуть больше минуты смотрел на нее, застыв в нерешительности, целая дюжина «шатунов» появилась то ли из-за угла здания, то ли из аллеи позади складов – все они, спотыкаясь и раскачиваясь, двинулись к нему. Легкий ветерок донес до него запах разложения – легкий, но безошибочно узнаваемый.

Вот так он все и узнал – то, что уже, так или иначе, было известно всем остальным. Смерть обратилась вспять, но за время краткого нахождения за ее порогом что-то терялось. Видимо, что-то очень важное. Вернувшиеся назад, казалось, не были ни обременены, ни благословлены чувствами. Они наслаждались более простым, рудиментарным существованием, движимые одним-единственным импульсом.

Что это за импульс, он выяснил по пути домой. Несколько «шатунов» поймали собаку и поспешно ее пожирали, не обращая внимания на отчаянные попытки животного вырваться. Кэдбери был огорчен страданиями нечастного создания, но не видел никакой возможности их облегчить. Все закончилось за считаные секунды, когда зубы какой-то женщины сомкнулись у собаки на горле. Сумочка все еще висела у покойницы на левом плече, словно некий гротескный рудимент.

Когда Кэдбери вернулся домой, ему пришлось немного пробежаться от бордюра до двери с ключом наготове. Но все равно «шатуны», рассеявшиеся по его лужайке и на подъездной дороге, чуть было не сцапали его до того, как он смог открыть дверь и укрыться внутри. Он хлопнул створкой двери прямо по тянущимся к нему пальцам, отрубив парочку (принадлежали они, судя по их виду, разным рукам).

Телефон разрывался от звонков. Метнувшись поперек комнаты, он поднял трубку.

– Алло? – произнес он.

– Доктор Кэдбери? Ричард? Это ты? – это был старший руководитель лаборатории Грэм Тикер, но голос его был таким высоким, а произношение настолько невнятным, что Кэдбери потребовалось несколько секунд, прежде чем он его узнал.

– Привет, Тикер, – ответил он. – Какие-то удивительно чудны́е вещи происходят. Интересно, ты в курсе происходящего?

– В курсе? Боже мой, Ричард, это… это конец света! Это апокалипсис! Мертвые! Мертвые оживают, чтобы пожирать живых!

– Я знаю, Тикер. Об этом говорили в новостях. И когда я полчаса назад пытался попасть в лабораторию, то увидел, что случилось с Шейлой.

– Шейла. – Казалось, Тикер сейчас расплачется. – У нее же трое детей. Господи Иисусе, что если она заразила и их тоже…

– А что, это инфекция? – прервал его Кэдбери. – Я не знал, что уже нашли официальное объяснение.

Тикер, казалось, его не слушал.

– Но дело не только в Шейле, Ричард, это касается всех. Почти всех. Доктор Хирод, Лоутер, Алан…

– Алан?

– Интерн. Он зашел в кабинет к доктору Хирод, чтобы передать ей почту. Она впилась ему в глотку! Он смог выбраться из кабинета и запереть ее снаружи, но вскоре умер от потери крови… Или… точнее, казалось, что он умер. Мы вызвали «скорую», но никто не приехал. А потом, через час или около того, он зашевелился и снова ожил. Гаррисону пришлось раскурочить ему голову пожарным топором. Это было ужасно. Ужасно!

– Да, не сомневаюсь, не сомневаюсь, – согласился с ним Кэдбери. Мыслями он уже находился где-то далеко отсюда, гадая о смысле этого странного апокалипсиса. Точнее, о его значении для себя и для своей жены. Он попытался немного утешить Тикера, но на самом деле ему хотелось поскорее закончить эту беседу, чтобы отдаться течению своих мыслей.

– Тебе надо включить телевизор, – убеждал он. – Или радио. Правительство координирует местные целевые группы для решения этой проблемы. Может быть, придется выждать несколько дней, пока они не справятся с этим, но они уже приступили к работе. Я считаю, что лучший способ выжить – оставаться в полной изоляции до их появления.

– В изоляции? – переспросил Тикер.

– Именно. Оставайся в лаборатории. Ее легче защищать, чем твой дом. Можешь выйти разок наружу за едой и водой, если они тебе нужны, но потом забаррикадируйся и жди, пока все не наладится. Используй защитные жалюзи, чтобы не подвергать себя риску – и чем дольше, тем лучше.

– Конечно! – Тикер, казалось, заметно оживился и преисполнился надеждой. – Ты не присоединишься ко мне, Ричард? Ты мог бы подогнать машину прямо к дверям…

– Нет, я буду работать на дому, – ответил Кэдбери. – Давай, Тикер, удачи тебе.

Он повесил трубку. Когда телефон зазвонил снова, то вначале Кэдбери его игнорировал, а затем отключил от сети. Его ждала работа. Вначале надо было заполучить образец, и это оказалось совсем несложно. «Шатуны» набрасывались на живых без промедления, и после каждого такого столкновения оставались жертвы. Существовало некое «окно», буквально несколько часов, до того, как с жертвами происходила та же метаморфоза, что и с их убийцами. Кэдбери кружил по окрестностям, пока не наткнулся на мертвого мужчину, лежащего на бордюре. Кэдбери связал его кухонным шпагатом и кое-как, скрутив концы плоскогубцами, соорудил намордник из проволочной сетки, взятой из садоводческого центра.

Затем он поехал домой, с мертвецом в багажнике своей машины. Он не открывал его, пока машина не оказалась в гараже за плотно запертой роллетой. К этому времени мужчина уже не был мертв: он корчился и извивался в багажнике, пытаясь освободиться от оков. Кэдбери вначале решил вытащить его и положить на верстак, но потом решил, что это будет слишком опасно. Вместо этого он достал циркулярную пилу и просто отпилил мужчине голову. Все прошло гораздо чище, чем он ожидал – возможно, из-за посмертного изменения вязкости крови. Она не загустела полностью, но приобрела консистенцию патоки.

Кэдбери отнес голову в подвал, который давно уже переоборудовал в лабораторию как для опытов с домашними животными, так и для неофициальных переработок. Он извлек из черепа мозг и исследовал его под микроскопом, постепенно добавляя увеличение. В основном его структуры были нежизнеспособны. Мозг уже начал распадаться, но казалось, что ускоряющиеся процессы оживления остановили этот распад. Даже находясь внутри отделенной от тела головы, мозг непонятным образом получал – из загустевшей крови, из окружающего воздуха или еще из каких-то доселе неизвестных науке источников – питание, необходимое для поддержания его жизни.