Я выстрелил в его переломанную ногу. Он даже не заметил.

– Думаешь, это расплата. Думаешь, мы тебе должны. Но, засранец, нам не надо твоего дерьма. Сейчас ты берешь у меня больше, чем я когда-либо брал у тебя.

Он не понял ни слова из того, что я говорил. А мне было плевать. Я проделал дыру в его плече, а потом еще одну в сердце – и, казалось, нам обоим на это плевать.

– Так? – спросил я, целясь ему в череп, прямо над пустыми глазами. – Ты хочешь меня сожрать. Но знаешь, чего хочу я? Хочу, чтоб тебя не было.

Я нажал на спусковой крючок. Его не стало.

Потом я осмотрел передний бампер. Осталась небольшая вмятина, но стоило стереть кровь, и она почти исчезла. Наверное, я смогу повторить этот трюк еще пару раз, прежде чем можно будет говорить о серьезных повреждениях. Есть о чем подумать на пути к центру.

На углу Эльдорадо стоял местный винный магазин. Там я понял, как далеко зашло это дерьмо.

Остановившись на обочине, я увидел, что маленькую мексиканскую девочку жрет какой-то отброс. Опустившийся белый, стыдно сказать. Еще трое просто стояли на тротуаре и кричали. А один черный чувак, надо отдать ему должное, пытался отнять у ублюдка мясо, которое тот секунду назад вырвал из щеки маленькой мертвой девочки.

Я вышел из машины, в полной боевой готовности. Двинулся навстречу тому уроду с полным мяса ртом. На близком расстоянии я не мажу. Его гнилые мозги полетели следом за пулей, впившейся в стену двадцатидолларового тайского массажного салона. Пули рулят, а он – уже нет.

Уже в следующую секунду большегрудая мамасита обняла меня сзади, лепеча: «Грасиас! Грасиас!» и рыдая, пока белый отброс сползал по бетону и, наконец, замер. Черный чувак повернулся ко мне. Взгляды скрестились.

Нигер или нет, одно было ясно: он был стопроцентно живым. Смелым, злым и напуганным. Глядел на меня, на «люгер», который все еще был в опасной близости от его головы. В глазах черномазого читалось: «Ты и меня убьешь?»

Потом я подумал о той маленькой девочке. Она не сделала ничего, только родилась неправильного цвета. Наградил черного кивком – за смелость. Убрал пистолет в кобуру. Услышал, как он облегченно вздыхает. Встряхнул мамаситу, когда она поцеловала меня в подбородок, и направился в винный магазин, спокойный как слон. Взял две пинты «Джека» и блок красного «Мальборо», на всякий случай. Улыбнулся Гасу, тупому филиппинскому ублюдку за прилавком, и заплатил – без сдачи.

Выйдя наружу, я ощутил себя королем мира.

Через секунду я несся по Эльдорадо, выжимая шестьдесят миль в час и не обращая внимания на светофоры. Так я доехал до Стандарт Эйв – нехилая драма перед Церковью Святого Возвращения Бога Всемогущего, заставила меня притормозить.

Святое Возвращение – община городских сумасшедших, уверовавших, что Христос вернется в любую секунду. Они засекают время. Ничего не происходит. Срок сдвигается, снова и снова. На сорок лет и дальше.

Я-то во всю эту фигню не верю. Знаю, что Христос не придет, пока не припечет по-настоящему. Он не покажется на играх, как бы хороша ни была ваша команда. Не покажется, если у нового Папы пунктик на кисках, неудачниках, педиках. Не покажется, даже если вы всю душу изольете в праведной молитве ради самого правого дела на свете. У него другая задача: вдохновлять нас на угодные Ему деяния. Так что, когда мы наконец исполним пророчество, и вся черная работа останется позади, начнется настоящее дело. Линия фронта должна быть не просто нарисована, но прочерчена с безжалостной точностью. Лишь тогда – и только тогда – Христос вернется покарать нечестивых. Надеюсь, он будет больше похож на Тора или Одина, а не на печального хиппи, повисшего на кресте. Переживем мы очищение огнем или нет, нам суждена слава на небесах. Или в Валгалле. Или еще где-то. Детали разнятся.

На парковке Святого Возвращения было примерно пятьдесят кричащих людей, все при полном параде. Они пятились вверх по улице, медленной волной.

Я не видел, что именно их напугало, но у меня появилась прекрасная мысль.

Я срезал по правой полосе, задом заехал на парковку, а потом в парк. Остановился в десяти ярдах от толпы и выпрыгнул из машины, не заглушив двигатель. На этот раз я взял с собой мой любимый АК – Урсулу, названный так из-за русского происхождения.

Почти все женщины были в черном. Они визжали, пока я пробивался сквозь толпу. Мужчины тоже не особо сопротивлялись. Через двадцать секунд я оказался на месте.

И, о божечки, там был он.

Я узнал пастора Люка сразу, хотя первое, о чем подумал, это: «Как на себя-то не похож!» С потекшим посмертным гримом, свежей кровью и мясом, размазанными вокруг рта – будто двухлетка, заляпавшийся шоколадным тортом, – преподобный напоминал кошмарный манекен из старого фильма ужасов и шел, судорожно подергиваясь. Во взгляде его царила мертвая ночь.

Я уж и забыл, что он умер на прошлой неделе, хотя мельком слышал об этом. Даже пошутил тогда: «Похоже, до Христа он добрался раньше, чем тот до него».

Но пастор был тут, и Христос ничего не мог с этим поделать. Кровь на руках пастора казалась такой же густой, как и у рта. Думаю, он был не единственным трупом на этих похоронах.

За ним следовали два перепуганных парня: семенили, но боялись наброситься. Стоило мне достать Урсулу, как их глаза сделались еще шире. Когда я направил ствол преподобному в лицо, они благоразумно пригнулись в разные стороны. А вот пастор Люк не внял. В его мертвых глазах я был лишь ходячим мясом.

«Эй!» – заорал я так, чтобы все услышали, а потом пару раз выстрелил поверх пасторовой головы, и тут же развернулся, чтобы убедиться: никто ко мне не подкрадывается. Один попытался, но сразу же отвалил.

– Знайте: он не единственный выходец из могилы. За последние сорок минут я разобрался уже с тремя. Что бы это ни было, оно по всему городу. Может, и по всему миру.

Пастор Люк подошел уже слишком близко. Я это знал, но именно близость угрозы наполняла меня безумным восторгом.

Я повернулся к нему, поднял Урсулу и выстрелил прямо в сердце. Все закричали, потом замерли и заплакали, когда святоша не упал. Пошатнулся от пули и пошел дальше.

– Это не божье дело! – заорал я. – Это – козни дьявола! Скажите, что я не прав!

Я проделал еще три дыры в его груди. Пастора немного помотало, но он уловил направление.

– Вы это видите? – я оглядел их лица, залитые слезами или пустые от шока. Теперь Люк был менее чем в трех футах. Я ливером чуял его приближение.

Я развернулся, улыбнулся, переключил на стрельбу очередью, и превратил его череп в чашку горячего пудинга. Даже тогда потребовалось три секунды, чтобы злой дух оставил тело пастора Люка.

Толпа молчала, когда он осел на землю.

– Вот с чем мы столкнулись, – сказал я. – Вот, как теперь будет. Сатане не важно – злые мы или добрые. Но чем мы лучше, тем больше он хочет заполучить нас. А значит, чтобы победить, нужно бороться изо всех сил. Я еду в центр, к той мусульманской мечети, и объявляю Крестовый поход. Потому что если есть в мире что-то антихристианское – то это их гребаный джихад. А антихристианское – от слова Антихрист, я проверял.