следуют мнениям партии, даже если те противоречат их собственным убеждениям – вот уровень раболепства, о котором приличный человек и помыслить не может и который, как мне кажется, не навязывают никакие политические связи (за исключением фракции двора). Свободомыслящие люди иногда расходятся во мнениях. И все же большая часть политических действий связана или зависит от подчинения общим принципам правления, и человеку совсем должно не повезти, чтобы, попав в партию, он расходился с ней во мнениях в девяти случаев из десяти. Если основные принципы партии ему чужды, что автоматически означает и чуждость их исполнения, то ему следовало бы с самого начала выбирать какую-нибудь другую партию, близкую его собственным представлениям. Если же проблема по природе своей сомнительна или по большей части не важна, умеренность, присущая каждому отдельно, и (несмотря на утверждение дворовых моралистов) пристрастие, присущее хорошей дружбе, часто будут порождать согласие в общих действиях. Потому, как правило, раздоры будут возникать редко и станут всего лишь проявлением свободы, не нарушающей общего согласия или совместных действий. А ведь даже для величайшего единства и прочности связей только это и нужно. Но вот как люди могут действовать, не имея вообще никаких связей, – для меня загадка. Из чего они должны быть выкованы, как должен сложиться их характер: кто может годами сидеть в парламенте вместе с пятьюстами пятьюдесятью согражданами, посреди бури бьющих чрез край страстей, сломанных копий, судеб и личностей, при рассмотрении столь серьезных вопросов, при обсуждении столь обширных и глубоких интересов, не видя людей, чей настрой, поведение или позиция не были бы ему близки, кому он не захотел бы помочь и от кого не захотел бы получить помощи в любом виде?

Вспоминается старый афоризм: «человек, живущий вне общества, должен быть либо ангелом, либо дьяволом». Так что, если я увижу в теперешних наших «отшельниках» ангельскую чистоту, силу и милосердие, придется признать, что они ангелы. А пока давайте-ка будем людьми. Хватит и того, чтобы быть хорошими людьми. А потому мы должны с особой тщательностью культивировать – взращивать в себе до предела – все благие и благородные чувства, свойственные нашей природе. Заставить положительные в личной жизни черты характера служить и помогать государственному делу, быть патриотами, не забывая, что мы – благородные люди. Любить друзей и ненавидеть врагов. Но и те, и другие должны быть сильными и избранными: одни – кроткими, другие непоколебимыми. Подправлять наши принципы в соответствии с нашим долгом и нашим положением. До конца верить в то, что добродетель, мешающая делу, – не добродетель вовсе, и что лучше ошибаться, пытаясь чего-то достичь, чем жить, ничего не делая. Занятие политикой требует силы и энергичности. И одинаково презирает свой долг и тот, кто спит в карауле, и тот, кто перебегает к врагу.

Однако всему свое время. Разные проблемы требуют различной степени усилий от честных людей, но периодически возникают и серьезные. И я уверен, что перед нами как раз такой случай. Люди увидят необходимость честно объединиться, но как бы ни было для этого слишком поздно. А когда они наконец объединятся, то навредят сами себе и стране не помогут. Тогда стремление к такому союзу поможет им защитить законы, имея их на своей стороне, но вскоре они могут обнаружить, что нужно не советоваться, а сговариваться. Закон, который они защищают, может оказаться орудием в руках их злейших врагов. И в итоге, они окажутся перед ужасной альтернативой – рабство или смута, о которой ни один приличный человек не может думать без содрогания, – альтернативой, принять какую-либо сторону в которой с чистой совестью попросту невозможно. А потому нашей первой задачей будет сделать все, чтобы не допустить такой ситуации, когда придется брать на себя грех. Чем раньше мы начнем действовать, тем больше шансов избежать потом бессмысленного насилия. Пока еще мы действуем открыто. План противников общественного спокойствия провалился – он не уничтожил нас.

Если читатель верит, что фракция, которую я описал, существует – фракция, правящая в соответствии с личными предпочтениями членов двора вместо того, чтобы править в соответствии с духом народа. Верит, что эта фракция, стремясь подорвать основания нашей свободы (по крайней мере, пока что), ослабляет исполнительную власть, уничтожая наш международный престиж и сея внутреннюю смуту. Он поверит также, что единственным средством против этой фракции может быть только крепкое объединение политиков, поддерживаемое основной массой народа. Народ увидит необходимость политикам снова начать ориентироваться на общественное мнение, необходимость вернуть государство к его изначальным принципам. Но прежде всего он попытается не дать Палате общин превратиться в нечто противное ее характеру. Ради ее же блага он попытается не дать ей стать зависимой от других, но сделать ее зависимой от себя самого, насколько это вообще возможно. Для Палаты общин «свобода» и есть служение народу (подобно подчинению Божественному закону). Ибо если Палата однажды перестанет следовать этому естественному, рациональному и либеральному принципу служения, презрев единственное основание собственной власти, она должна будет искать поддержки в никчемной и неестественной зависимости от чего-то иного. Когда же посредством наличия связей с собственными избирателями будет восстановлено изначальное достоинство Палаты, она начнет лишаться этой зависимости, с презрением отбросив все ложные знаки законной власти, которые ее позорили. Тогда она вернется к своей прежней задаче контроля. И не потерпит того зла, что давит страну, – людей без поддержки, без сторонников, без связей, без доверия, управляющих всеми ветвями власти.

Когда она сама усвоит этот урок, она сможет преподать его двору, а именно: подлинный интерес правителя состоит в том, чтобы иметь всего одну администрацию, и что составлена она должна быть из людей, поддерживаемых страной, а не мнением фаворитов. Именно такие люди будут верно и преданно служить суверену, ибо тот факт, что он избрал их, основываясь на указанных принципах, будет доказательством их добродетели. И они будут служить ему эффективно, ибо к силе исполнительной власти они прибавят вес общественного мнения. Они будут служить своему королю с достоинством, ведь никогда не смешают его имя собственными частными ошибками. Вот так – плюс-минус человеческий фактор – должны вести себя министерства, отчитывающиеся перед Палатой общин, которая, в свою очередь, отчитывается перед избирателями. Но если победят другие представления о работе власти, то проблемы будут расти. Расти до тех пор, пока не выльются в ужасы гражданской смуты или пока не обретут свой вечный покой в деспотизме.

Замечания о политике союзников по отношению к Франции (1793)

Так как, насколько я понимаю, предложенный манифест должен объяснить всему миру общий замысел плана по контролю над великим королевством и посредством этого контроля, возможно, навсегда определить судьбу Европы, то его следует обдумать как можно серьезнее, учтя время его создания, положение тех, кому он адресован, и его предмет.

Что касается времени (по моему скромному мнению), то я сомневаюсь, не слишком ли уже сейчас не подходящее время для любого манифеста о будущей французской власти – и вот почему: сейчас (во время нашего решающего наступления) Франция находится в состоянии хаоса и разрухи. А такого рода манифесты обычно выпускают, когда армия суверена вторгается на чужую землю и, заставляя признать себя властью, угрожает тем, кого хочет напугать, и обещает тем, кого хочет переманить на свою сторону.

Что касается возможных наших сторонников, то после тулонских событий нет сомнений в том, что создаваемая нами партия обязана четко заявить, что в основе этого государства должна находиться королевская власть.

Что же касается угроз, то, как мне кажется, ничто не может унизить суверена в глазах общества больше и превратить его поражения в позор быстрее, чем угрозы, произнесенные в решающий момент. А потому второй манифест герцога Брауншвейгского был опубликован в самое неподходящее время. Однако хотя угрозы, выраженные в его манифесте, и были несвоевременны, они