в себя довольно рослую фигуру сына. Он немного поёрзал, и мягкое эковолокно само подстроилось в наиболее комфортное для него положение.

– Как там мама, Жень? Давно с ней на связи был?

Сын уставился в одну точку секунды на две, потом что-то пробурчал, и в его остекленевшие было глаза цвета зимнего северного неба вернулась ясность.

– Прости, пап, вызывали, я забыл заблокировать чип.

В далёкие времена моего детства выражение «на проводе» являлось актуальным. Потом, когда я был уже довольно зрелым мужчиной с первой сединой, правильнее было говорить «на связи». Сейчас все эти слова были аналогичны визуализированному ретро для чип-образов, в котором революционный матрос кричал, умиляя пользователя, архаичным слогом в телефон: «Барышня, мне Смольный!»

«На точке» – вот как сейчас говорят. Стильно, модно, молодёжно.

– С мамой в порядке. Всё пособие может истратить на рынках на бумажные книги. Ты же помнишь, как она любит читать.

– Надо ей на день рождения что-нибудь подобрать редкое, здесь, в Москве. Ты передавай ей привет. Знаешь же, она не особо общительна со мной.

– Да, пап, передам. Извини, но, может, давай к делу? У меня времени не особо много. Ты сказал, что-то важное необходимо сделать. Какое-то разрешение.

Я знал, что сейчас последует, но, приняв решение, нужно идти до конца.

– Сканирование памяти, сынок. Для этой процедуры только моего согласия недостаточно. Ты мой ближайший родственник после развода с Софьей.

Сын непонимающе посмотрел на меня, перевёл на несколько мгновений взгляд на псевдоверанду с лениво покачивающимися от лёгкого морского бриза пальмами. Мне почему-то подумалось, что те, кто в 90-х годах ещё двадцатого века клеил фотообои на стены, пищали бы в восторге от такой визуальной реалистичности.

– Ты захотел стать безмозглым растением, папа? Ты знаешь, что может случиться?

– По статистике это возможно только в десяти процентах случаев, сын.

Он вскочил и стал ходить от одной стены к другой. Во вторую такую «ходку» зацепил-таки маленький шарик кактуса, подаренного мне ещё мамой. Кактус был идеально технологичен. Он не умирал. Отпочковывал от себя детёныша и всё время возрождался вновь. Господи, сколько же ему уже лет?

– И чем старше человек, тем больше вероятность. Ты помнишь, сколько тебе уже?

– Шестьдесят в феврале, Жень. Память пока при мне.

– Я думал, ты захочешь отметить юбилей в добром здравии и, главное, ясном уме. И хоть ты моложавый и подтянутый, но это всё только внешне. Это большой риск, пап. Ты мне скажи, это для чего ты вообще надумал? Ты хочешь…

– Сынок, сядь давай, успокойся. Прошу, вернись в кресло.

Пальмы в стене неодобрительно продолжали покачивать своими верхушками, как будто зная, что я собирался соврать единственному самому близкому человеку, собственному сыну.

– Хочу создать одну визуализацию. Из своей жизни. Мне нужно вспомнить все детали. Вспомнить всё, так сказать… Слушай, может, хочешь кофе? Я сделаю, как ты любил, помнишь? В турке.

– Не до кофе, папа. Ты мне скажи, это действительно так важно? Ты понимаешь риски?

Я взял лежащие на столе рядом чётки и стал перебирать костяшки. Это должно успокоить. И для суставов полезная физкультура. Когда-то, во времена моей работы на Севере, этому меня научил один бывший зек. Господи, а сейчас ведь даже тюрем нет. Провинился – дают срок. Чип по приговору суда может лишить тебя, например, слуха, вкуса, зрения, ощущений. И сбежать из этой тюрьмы невозможно. Приговор прозвучал, и иди на все четыре стороны, глухой и слепой. Никто не держит никого нигде. Это очень жестоко, но принесло плоды. Преступность снизилась до минимума.

Да, риск был, и немалый. На одной чаше весов – осуществление желания, о котором мечтали во все времена. На другой — реальная возможность остаться безмозглым идиотом до конца своих дней. В случае фиаско это было бы уже необратимо.

– Важно, Женя. Скажем так – это было предначертано. Это должно произойти.

– Ты стал верить в судьбу, папа? На тебя не похоже.

– Просто поверь, сынок.

Я собрался внутренне. Чётки не зря выщёлкивали свои костяшки в моих пальцах. Я посмотрел на него, стараясь придать своему взгляду максимальную твёрдость.

– Выполни просьбу отца, сынок.

«Получено разрешение. Данные внесены в ваш профиль».

Поначалу, ещё несколько лет назад, голос «чипа» в голове вызывал лёгкие шизофренические чувства, но человек быстро ко всему привыкает.

– Надеюсь, ты отдаёшь себе отчёт. Подумай хорошо. Я всегда «на точке». Пока, пап.

Шуршание пневматической двери. Стук костяшек под пальцами. Всё почти готово, Серёга. Чтобы твоё пророчество сбылось.

Москва – Петушки. Ноябрь 2019 года

У меня опьянение – это всегда ощущение мутного стекла аквариума. Только с той стороны. Изнутри. Как будто ты рыба в мутной воде, которую нерадивые хозяева даже и не думают чистить. Плаваешь и суицидально думаешь, глядя на едва уловимые очертания снаружи: «Когда же это кончится всё?» Мысли неясны, сумбурны. Но главное, среди них сейчас нет мысли о ней. Это блаженство. Отдых, ещё пару часов точно… Хотя нет, я же сейчас о ней подумал опять, чёрт!

Лёгкие вибрации в области сердца, пальцы непривычно неуклюже выуживают телефон.

– Але.

– Сынок, ты во сколько приедешь? Уже поздно, я жду, а ты не звонишь.

– Я на… на Курском, мама… Сейчас в электричку сяду, скоро…

Слова вязали язык, как хурма. А я её так люблю. Сначала сладкая мякоть, а ближе к хвостику она вяжет твой язык, отважно пытаясь уберечь своим привкусом хотя бы на время ещё уцелевших сородичей в холодильнике. Хурма – фруктовое шибари. Гениально, чёрт побери!

– Ты что, пьян? Я через слово понимаю.

«За полтора часа успею чуть протрезветь».

– Не-е… Так, чуть выпили с Алексом… нормально. Я сейчас… я сяду и приеду, я же тебе обещал.

Турникеты. Злые и уставшие от собственной подозрительности взгляды контролёров. Вот же как: десять турникетов и шесть «хранителей оплат» при них. Пока счет не в пользу людей. Так, какая платформа-то? А, вот она, знаменитая, воспетая еще Венечкой Ерофеевым, электричка «Москва – Петушки». Дорогу осилит пьющий. Пошел по проходу вагона. Ровно идем. Достойно.

Помню, играл лет десять назад в одну компьютерную стрелялку. Так вот, там герой чем больше получал ран, тем более был неуклюж, вся картинка из глаз была в таком мареве. В левом углу экрана на донышке «бутылки» красным помаргивал остаток героической игровой жизни.

Понятия не имею, сколько жизни сейчас оставалось, но марево у меня знатное.

– Зд-е-е-е-с-ь