Захваченная врасплох и прежде всего опасаясь скандала, наводящего на меня ужас, я остановилась в Вене и телеграфировала Таде, чтобы он немедленно приехал. Послала телеграмму и Вюйару, умоляя его как можно скорее прибыть в Вену. В случае если Таде не смог бы сразу приехать, я не осталась бы без поддержки верного друга.

Эдвардс устроился в противоположном крыле отеля, где я остановилась. Он вел себя безупречно корректно и учтиво. Но как раз его спокойствие пугало меня больше всего. Он имел вид человека настолько уверенного в себе и своем деле, что я совершенно растерялась. Его «дело» заключалось не больше и не меньше в том, чтобы жениться на мне. Что я замужем, что он тоже женат, что ни его жена, ни мой муж, ни я сама не имеем ни малейшего желания разводиться — все это, казалось, ничуть не смущало его. Он решил добиться своего и был уверен в успехе. Все было им хладнокровно рассчитано.

Поняв, в какой пучине увяз Таде, я была подавлена. Несчастный превысил раз в шесть капитал Общества, обеспечив своих служащих условиями работы, соответствующими его социальному идеалу, и построив для них прекрасный рабочий городок. Делая это, он рассчитывал на будущие весьма гипотетические поступления и доходы. Не довольствуясь тем, что инвестировал в эти безумные предприятия все, до своего последнего су, он без моего ведома обратился к моему брату Сипе и вложил в дело все его состояние. Теперь, когда настало время платежей, он не знал, как вывернуться. Кредиторы начали браниться. Крах был неизбежен, а суммы, требующиеся немедленно, баснословны.

Эдвардс, не вмешиваясь, уже несколько месяцев спокойно следил за приближением катастрофы. С улыбкой ждал своего часа. И он настал. Как Deus ex machina[123], Альфред Эдвардс появился в пятом акте, чтобы все уладить. При одном условии. И этим условием была я. Ничего проще и яснее. Я прекрасно это поняла и пришла в ярость.

Вюйар приехал, как только получил мою телеграмму. Но Таде все не появлялся. У меня был с ним полный драматизма телефонный разговор. «Не могу уехать из Колошвара, — сказал он с отчаянием в голосе. — Заклинаю, устрой все!.. Я пропащий человек».

«Устрой все!» Легко сказать! Интересно, каким образом, воображал он, я могла это сделать? Даже если допустить невозможное — что я соглашусь стать любовницей Эдвардса, как мне так деликатно предложил Шарко, когда я и не подозревала, с какими трудностями борется Таде, — это ничего бы не уладило. Эдвардс хотел совсем другого. Он хотел жить со мной под одной крышей, хотел жениться на мне.

После пяти дней отчаянного ожидания, без конца прокручивая в своей бедной голове эту неразрешимую проблему и окончательно поняв, что Таде не приедет, я пошла к Эдвардсу.

— Не могу больше оставаться здесь, изводясь от беспокойства и горя. Вы чудовище. Дайте мне время все спокойно обдумать и оправиться от удара, который вы мне нанесли.

В конце концов мы сошлись на том, что я уеду в Рейнфельден. Я должна была обещать, что Таде не приедет ко мне. Через месяц я дам ответ. Таковы были условия соглашения, по которому я добилась, что Альфред вернется в Париж и не сделает никакой попытки увидеть меня раньше чем через месяц.

Хотя это соглашение ничего не разрешало, я рассматривала его почти как победу: до такой степени испытала облегчение, видя, что он уехал. Наконец я могла свободно дышать. Это было, как если бы меня дней пять душили, а теперь дали вздохнуть.

Вюйар сопровождал меня в Рейнфельден. Первым делом, разумеется, я телеграфировала Таде, что наконец-то одна и он может приехать, чтобы мы попытались во всем разобраться. Ни минуты не думала, что поступаю нечестно по отношению к Эдвардсу. В конце концов, Таде мой муж, и мысль о том, чтобы, даже не видясь — он в Венгрии, я в Швейцарии, — решить вопрос о нашем окончательном разрыве, мне казалась совершенно абсурдной.

Я все еще надеялась, что Эдвардс преувеличил в своих целях сложность ситуации, в какую попал Таде. Но я заблуждалась. Она была, если это только возможно, еще хуже. Абсолютно безысходна. С какой бы стороны мы ее ни рассматривали, очевидно, что было только одно решение, о котором Таде не смел даже говорить. «Я думаю, что никогда еще так тебя не любил», — не переставая твердил он.

Передо мной был беззащитный ребенок, который ждал моей помощи. Бедный, он не мог чувствовать себя виноватым в том, что произошло. Он действовал с самыми благородными, самыми бескорыстными намерениями. Использовал все, чтобы улучшить участь каждого человека.

Тем временем пришла телеграмма от Эдвардса: «Вы не сдержали слова, приняв Таде. Я приезжаю». Никакие мольбы не могли задержать моего мужа. Он ни за что не хотел встретиться с Альфредом.

На перроне вокзала, ожидая поезда, который должен был отвезти его в этот проклятый Колошвар, Таде старался изо всех сил придать своему отъезду вид обычного недолгого расставания. Он говорил о прогрессе социальных вопросов в Венгрии, о «Лиге». Я даже не пыталась скрыть отчаяние. Чувствовала себя ребенком, брошенным людоеду. И этот людоед приедет завтра. В тот момент, когда поезд собрался тронуться, я сорвала с шеи два больших изумруда, с которыми никогда не расставалась, и отдала Таде один из них. Я знала, что это конец.

Душераздирающее и мерзкое уныние вокзалов, уныние бедности, грязное от копоти, вдыхаемой со слезами, с отклеившимися афишами и объявлениями и губительными сквозняками. Я стояла на перроне одинокая, брошенная.

«Страшный платок, которым машут, чтобы сказать прощай навсегда…» Дорогой, нежный, чудесный Малларме!.. Его не было рядом со мной, чтобы облегчить тоску этого леденящего одиночества. «Бедные возлюбленные… в шляпке почти без лент».

«Я одна из них, — подумалось мне, — теперь это действительно я…»

Пока исчезал дым поезда, тяжелые рыдания подступили к горлу. Где та пора, когда, щедро одаренная судьбой, я старалась в своем экипаже принимать позы, исполненные печали, чтобы тронуть и разжалобить романтичные сердца? Увы, сегодня я действительно заслуживала жалость. Мне казалось, что невозможно вообразить участь, страшнее моей. К кому, к чему прислониться? Куда идти?

Я не хотела возвращаться в отель. Меня видели там с Таде. Что подумают, когда появится Эдвардс? Скандал ужасал меня. Я и так достаточно несчастна, чтобы еще публично меня чернили, Я продолжала стоять на перроне. Мне вспомнилась одна иллюстрация к книге Гектора Мало «Без семьи»[124]: герой, двенадцатилетний мальчик, сидит один на углу темной улицы со своей собакой. В конце концов я решила ждать Альфреда завтра утром в Базеле. Все лучше, чем вернуться в этот отель. Позвоню Эмме, чтобы она уложила чемоданы… скажу ей позже, где найти меня.

Со своим обычным обезоруживающим спокойствием Эдвардс сошел с парижского поезда. Он взял меня за руку и отвел в «Отель трех королей». Как умудрялся он сохранять корректность и учтивость в этой драме, разбившей три жизни? До меня не доходило, что для него, в общем, не существовало тут никакой проблемы. Сценарий разыгрывался не только, как он предвидел, но и точно так, как хотел, по его плану.