— Браток, ты того, очнись. Чего они с тобой сделали? — донеслось до сознания Галицкого словно издалека. — Эй, ты меня слышишь? — раздалось на этот раз поближе.

Николай понял, что очнулся, что к нему обращаются по-русски, тяжело открыл глаза. Голова болела, потолок покачивался. Он сел. Уставился на моложавого небритого мужчину, стоявшего перед ним на коленях.

— Где я? В блоке «ро»? — спросил Николай.

— В себя пришел, — улыбнулся крепкий мужчина, одетый в традиционную одежду китайских крестьян, черные штаны и черный балахон рубашки, на ногах у него были соломенные сандалии.

Помещение, где оказался Галицкий, напоминало тюремную камеру. Стальная дверь с «кормушкой». Голые бетонные стены, на которых местами виднелись полустертые иероглифы, выведенные, судя по всему, кровью. В углу виднелся туалет — вмазанная в бетон «чаша Генуя» и огромный стальной бачок, из трубы мерно текла вода.

— Может, это и блок «ро», — проговорил мужчина. — Я сам мало чего понимаю. Тебя как зовут?

— Николай. Галицкий моя фамилия. А что?

— Ничего. Надо же познакомиться, если мы тут рядом оказались. А меня Антоном зовут. Антон Иванов. Капитан-танкист. Китайских товарищей готовил. Ну, и не сложилось. Большего сказать не могу, секрет. А ты как в плену оказался?

— Да, можно сказать, я тоже в плен попал. Поручик мое звание.

Антон даже присвистнул.

— Ни хрена себе — поручик. Так ты это, из Белой гвардии, что ли, эмигрант, из бывших?

— У Колчака служил, у Каппеля. Потом в Харбине осел.

— Во как. Значит, ты — это интеллигенция.

— Военный медик я по специальности.

— Каппелевцы… Я их раньше только в кино видел, в «Чапаеве». В атаку в полный рост, строем, при полном параде на пулемет прут. Красиво идут.

— Я этот фильм не смотрел.

— Не может быть! — почему-то изумился капитан, но потом задумался. — Хотя чего ж они его показывать будут. Выходит, ты «белый», а я «красный». Вот уж не думал, что такое случится. Ладно, раз уж мы с тобой в одной камере оказались, это временно не имеет значения. Я тут ни хрена понять не могу, — наморщил лоб танкист. — Вроде как в плену держат. Но кормят как на убой. И здоровье по два раза на день проверяют, даже анализы берут.

— Хочешь правду знать? — спросил поручик.

— Кто ж не хочет?

В этот момент откинулась «кормушка», превратившись в маленький столик. В окошечке сначала появилось любопытное лицо с раскосыми глазами, затем руки в белых нитяных перчатках поставили на него поднос с рисовыми пирожками.

— Во, я ж говорил, — Антон поднялся, взял поднос.

Окошечко тут же захлопнулось.

— Есть будешь? — предложил танкист.

Николай остановил его.

— Не советую. Эти пирожки могут быть с тифом. Они такое здесь практикуют. Ты думаешь, почему он пирожки в перчатках раздает? О нашем здоровье заботится? Вот когда без перчаток придет, значит, можно рискнуть и съесть.

— Я об этом и не подумал, — признался Антон. — Что же теперь с ними делать?

— В ватерклозет спустить, — посоветовал Николай.

Капитан Иванов опасливо сбросил пирожки в «чашу Генуя» и спустил воду. Зашумело, аппетитные с виду рисовые пирожки смыло в трубу.

— Я смотрю, ты в курсе, чего тут происходит, просвети, — попросил советский капитан.

Галицкий, не вдаваясь в подробности, не упоминая, что самому пришлось работать на японцев, рассказал, чем тут занимаются японские медики. Несмотря на весь трагизм ситуации, ему было любопытно следить за тем, как менялось выражение лица сокамерника.

— Теперь мы для них «бревна», так они подопытных называют, — подытожил Николай. — И выход отсюда только один — в трубу крематория. Но перед этим они из нас все соки выжмут и на органы разберут. Не исключено, что еще живых.

— Ты не прав, «беляк», — Антон явно собирался и в дальнейшем именно так называть своего соседа по камере. — Из любого положения есть выход. Тут соседи наши по ночам морзянкой в стены стучат. Может, у них план побега есть? Только я языков-то не знаю.

— На каком стучат?

— Откуда я знаю? Не по-нашему.

— Как же ты китайских товарищей учил? — резонно поинтересовался поручик.

— У меня переводчик был.

— Ладно, ночью попробуем постучать, узнаем, кто рядом с нами обитает.

Галицкий поднялся, подошел к крану, отведенному от туалетного бачка, стал умываться. Когда сбросил черный балахон, то обнаружил у себя на груди выведенный тушью номер «895». Тут же вспомнились бумаги, которые попадали ему в руки во время работы. Вот теперь и он лишился имени, фамилии, стал «бревном» для опытов. И не хотелось об этом думать, но сами собой стали приходить в голову мысли — куда его отправят? В термокамеру, чтобы превратить в мумию, и потом кто-то другой станет пересчитывать вес его мозга из абсолютных величин в относительные, называя объект исследования суматранской обезьяной. Или же придется побывать в холодильной камере, а потом недоученный хирург ампутирует гангренозные конечности, превратив поручика в обрубок, чтобы тот смог окончить жизнь в ядовитых парах отравляющих веществ. В арсенале умельцев «адской кухни» имелось множество способов отправить «бревно» на тот свет.

Погрустневший танкист вздохнул.

— Значит, точно я сказал, что на убой кормят.

— Конечно, им здоровые «бревна» нужны, чтобы потом до смерти замучить.

— Что тут на стенах хоть написано, — обвел взглядом полустертые иероглифы Антон.

— «Слава Коммунистической партии Китая», — перевел Николай.

— Наши товарищи здесь сидели. Кровью написали. Изверги белояпонцы.

— Ты чего их «белыми» называешь? — удивился Галицкий.

— Есть и белофинны, и белополяки, и белокитайцы, — принялся объяснять капитан Иванов.

Возможно, подкованный в расовом вопросе после бесед с Гроссом Николай и сумел бы доказать Антону, что «желтого» китайца называть белым неправильно, но кормушка вновь открылась.

— На прогулку, — оповестил охранник.

Первым к кормушке подошел Антон, выставил в нее руки, но держал их так, словно в них был автомат.

— Та-та-та-та… — мрачно проговорил он, целясь в японца взглядом.

После чего тут же получил шестигранной деревянной палкой по пальцам. Наручники защелкнулись у Иванова на запястьях. Галицкий тоже выставил руки. «Бревна» стояли лицом к стене. Когда все были выведены из камер, их погнали во внутренний дворик. Он был довольно просторным, с четырех сторон его окружали стены корпуса «ро». Попасть в него можно было только через двое стальных дверей. Одни вели, как сориентировался Николай, в проезд, другие в сам корпус. Подопытных охрана контролировала через окна. Всего заключенных было около семидесяти человек. Большинство мужчин, но было и с десяток женщин. В основном китайцы. Среди всех выделялся рослый американец в летной форме. Он тут же направился к Галицкому, но окрик охранника из окна тут же остановил его.