– Так Логос или Дух?

– В геометрии – логос, в человеке – Дух. Но Дух стоит и за логосом, иначе логос – обычное человеческое слово, пустой звук. Дух – во всем. Он абстрактнее, чем число, хотя проявляется в конкретном. Дух всегда слагает. Гармонически соединяя мужское и женское, он создает человека, как, впрочем, и другие живые существа, и Землю, и Вселенную…

– Опять, Изамбар! Дух Духом, но ты говоришь о мужском и женском как о двух началах, причем равноправных!

– Они не совсем равноправны, Доминик, – возразил математик извиняющимся тоном, но глаза его заискрились прежним невинным озорством. – Ты разве не заметил, как я назвал симметрию божественным принципом не только геометрии, но и всего мирозданья? А как я объяснил пифагорейское учение о женских и мужских числах, ты обратил внимание? Сначала я определил четные как женские и заговорил о симметрии априорной, и лишь для воплощения геометрической идеи мне понадобилась ось, которую я обозвал противоположным, мужским началом и поспешил использовать. Равноправие тут относительное. Женское – явно определяющее, а мужское – вспомогательное: вне принципа симметрии не может быть и речи об оси, или центре, а нечетность означает отсутствие четности, то есть речь идет о четности так или иначе; она – тема разговора.

– Но это же абсурд! Это неслыханно! – епископ даже подскочил на месте.

– Спокойно, Доминик. Почему ты так возмущаешься? Твое возмущение говорит не в твою пользу. Я вижу, что затронул ключевой вопрос; он подобен камню, который надо убрать с дороги, чтобы ехать дальше. Придется с этим разобраться. Итак, каковы твои претензии?

– Да ты перевернул все с ног на голову, Изамбар!

– Это сделали задолго до меня, Доминик. Я же, напротив, ставлю все обратно, как было вначале. Правда, мое чувство юмора побуждает меня именно к такой подаче. Ведь я уже заговорил о неделимости женского и мужского в человеке и начал подбираться к тайне гармонии, когда ты потребовал от меня отчета, как я смею ставить женское наравне с мужским. – Изамбар снова веселился; все существо его сияло смехом, беззвучным и беззлобным. – Что же мне остается? Только доказать тебе, что логика позволяет уйти от возведенного в догму стереотипа еще дальше и от этого только выиграет. А уж анекдот о сотворении Евы из ребра Адама Богом Отцом, извини меня, Доминик, не самый удачный. Такое впечатление, что Бог пошутил, а человек принял за чистую монету. Зато математически этот анекдот объясним, хоть и нелогичен: тройка содержит в себе двойку, и вторая выделима из первой с помощью вычитания. Но что же остается? Остается единица, точка без положения!

– А если вычитать не из тройки, а из пятерки? – предложил монсеньор Доминик. – Тогда должно получиться логично.

– Что логично, Доминик? Расчленение человека на мужское и женское? А ведь там речь идет об идеальном божественном мире до грехопадения! Сотворение – акт Духа, ему присущи сложение и умножение. Это мы, смертные, вычитаем и делим, чтобы понять, что из чего состоит; мы идем от условного конца к Началу; Бог же исходит из Начала в бесконечность Своих проявлений. Тебе не кажется, что навязывание Богу вычитания – первый шаг к манихейскому двуначалию?

– То есть?

– В упомянутом мною анекдоте Творцу приписывается отрицательное действие. Зачем? Ответ очевиден: только затем, чтобы поставить мужское в доминирующее положение, женское – в подчиненное и вопреки неоспоримому, бесконечно констатируемому природой факту провозгласить женское производным от мужского.

– О каком факте ты говоришь, Изамбар?

– О том факте, что и ты, и я рождены женщиной. И только женское тело может воспроизвести себе подобное (не в смысле женского, а в смысле тела, полноценного человеческого тела, заключающего в себе жизнь). Каждые роды есть проявление женского начала как способности к делению целого надвое так, что целое будет и в частном. Мужская причастность к этому явлению наглядно сравнима с применением циркуля к геометрическому построению. Но ведь вне принципа симметрии нет ни оси, ни циркуля! Условие воплощения – некая фиксация, связанная с вмешательством мужского начала. Природа свидетельствует о том, что женское через принцип симметрии неразрывно связано со всей Вселенной и заключает в себе симметрию априорную, мужское же придает этой симметрии относительность, что и является физическим воплощением, как и геометрическим построением. Женское и мужское тела самим своим видом говорят о сути, выражением которой каждое из них является. Пифагорейцы, Доминик, взяли свое учение о числах не с потолка. Наши конечности, наши органы чувств симметричны и парны, наши тела пропорциональны, причем женское наиболее гармонично сочетает вогнутое с выпуклым и, как правило, архитектоничнее мужского; оно совершенно в высшей степени. И что же? Этому совершенству приписывается отрицательность, а заодно с ним и земле, и природе, и человеческому телу вообще, будь оно мужское или женское, – а иначе как же можно отнестись серьезно к божественному вычитанию из Адама его собственного ребра? Да и отрицательный знак должен был достаться не пострадавшему и уж, конечно, не всемогущему Отцу, в своем всемогуществе отрицающему Мать, а виновнице инцидента. После такого «сотворения» на что еще могло сгодиться это заведомо ущербное существо? Ясное дело – на совершение грехопадения! Но греки и к своим-то богам относились не без юмора, а уж эта история их бы точно не заинтриговала – они своей плоти не стыдились. В противном случае им было бы не до математики. Для них двойка – прежде всего первое четное число и число, ближайшее к единице, числовому началу. Тройка содержит в себе двойку не потому, что три больше двух, а потому, что тройка получена из двойки путем сложения с единицей, числовым началом, то есть три содержит два потому, что происходит от двух, и потому же три больше двух. Здесь важна логическая цепь, возникающая в процессе простого счета от единицы с использованием только сложения и умножения. Здесь не может быть отрицательных выражений. Вычитание и деление – аналитические действия. Речь идет о божественном творчестве и о простейших числах, в чьих свойствах отражены его фундаментальные принципы. Важно выработать позитивное мышление именно через азы арифметики и геометрию, потом – через геометрическую алгебру, иначе учебники по нумерологии и астрологии только заморочат тебе голову. Поверь мне, Доминик, большинство их авторов исповедуют как раз двуначалие в противовес тому, что я говорю тебе, и знаешь, к чему это приводит? Они не расширяют свой разум и свой мир, но упрощают, делая плоскими, одновременно усложняя задачу. Вот где абсурд!

– Позволь спросить тебя, Изамбар, а как же быть с женскими числами, делимыми на два, если деление и вычитание под запретом?

– Хороший вопрос, Доминик! Можно предположить, что именно потенциальная делимость этих чисел навевает ассоциацию с отрицательностью. Многие люди считают четные дни месяца несчастливыми, а нечетные – приносящими удачу. И астрологи с нумерологами в общем поддерживают такое представление. Более того, для тех, кто в это верит, оно работает! Но математик должен быть свободен от подобных фобий и вырабатывать бесстрастно-позитивное отношение к числу. Арифметика и алгебра сродни аскезе. Без огромного плюса глубоко у тебя в сердце цифры быстро высушат его, перестав быть числами, а числа сродни логосу, животворят и вещают, когда ты к ним почтителен. Запрет на отрицательные арифметические действия подобен монашескому посту. С четными числами нет никакой проблемы, Доминик. Делимое, делитель и частное всегда можно представить как два сомножителя и произведение, где делимое соответствует произведению. Так, следующее за тройкой число четыре получается сложением с первым мужским числом единицы и при этом представимо как сумма двух двоек или произведение двух двоек. Это первое квадратное число. А вот число восемь будет уже кубическим, или, как говорили греки, телесным, то есть представимым как произведение трех сомножителей, в данном случае снова двоек. Соблюдая запрет на деление, прежде чем добраться до трехзначных чисел, я, естественно, знал таблицу умножения – не знал наизусть, потому что выучил, а знал по-настоящему, потому что вывел ее сам. Работая же с числами трехзначными, я вплотную подобрался к понятию пропорции, и тогда запрет был снят.