Подошли с Аркадием к курилке. Сидевшие там капитан лет сорока и совсем молодой лейтенант тут же встали. Я только махнул рукой, показывая, что без официоза, и сел на скамейку. Познакомились. Командир воздушного судна, капитан Ермолаев Семён Фёдорович. Призван из ГВФ[20]. До войны возил почту и пассажиров.

Второй пилот, лейтенант Бугаев Леонид Львович. Перед самой войной летал вторым пилотом на транспортном ТБ-3. Две недели назад, после того, как их «туберкулёз» разбомбили на прифронтовом аэродоме, получил назначение на «Дугласа».

С одной стороны рад летать на таком самолёте, а с другой рвётся на фронт. Завалил всех своими рапортами.

— Навоюешься ещё, лейтенант, — я чуть заметно усмехнулся, — Войны на всех хватит. Что скажете о машине, Семён Фёдорович?

— Самолёт до недавнего времени находился на авиазаводе в Казани. Летал мало, так что сам как новенький. Естественно прошёл полную ревизию всех узлов. Неделю назад поступил приказ перегнать его сюда, на Центральный аэродром. Уже здесь сняли пассажирские кресла, убрали туалет с умывальником и установили скамейки вдоль бортов и приказали быть готовым в любой момент вылететь и сидеть и ждать. Вот сидим и ждём, — Ермолаев усмехнулся.

— Считайте, что дождались. Готовьте самолёт к вылету. Идём на Раменское. Эскадрилья находится на соседнем ОСАВИАХИМовском аэродроме, но места там маловато будет для вас, так что придётся вам какое-то время базироваться отдельно от нас. А я пойду договорюсь о вылете и свяжусь с Раменским. Пусть встречают.

Вылетели минут через 40. Вначале взяли курс на северо-восток, почти до Мытищ, потом повернули на 90 градусов и шли до Балашихи и уже оттуда взяли курс на Раменское. DC-3 конечно не «Боинг-747» и не «арбуз»[21], но лететь на нём, даже в качестве пассажира, всё же довольно, я бы даже сказал, комфортно. Это как проехаться на раритетной машине. На ней нет ни ГУРа, ни ЭУРа, ни роботизированной коробки, да и сиденья явно не анатомические с подогревом и кучей регулировок, но вы всё равно ощущаете восторг.

В Раменском сели без проблем. Пока договорились о временном базировании здесь нашего транспортника, поставили пилотов на довольствие, утрясли ещё несколько мелких вопросов, начало уже смеркаться. Выпросив полуторку, под бурчание зампотылу о том, что я ещё ту машину не вернул («эмка» ещё не успела вернуться из Москвы), поехали к себе.

О том, что что-то случилось, я понял сразу, лишь увидев лицо встречающего нас Кузьмича. Не успел я рта раскрыть, чтобы задать вопрос, как из сгустившегося сумрака вышел наш особист.

— Товарищ капитан, у нас ЧП, — начал он без предисловий, — Трое лётчиков, младшие лейтенанты Горбань, Филонов и Суворов, через водителя топливозаправщика раздобыли самогон и напились до непотребного состояния. Мной они были взяты под арест. Предлагаю завтра же отправить рапорт об их проступке в штаб ВВС.

— Где они? — сквозь зубы выдавил я. Вот ну не гады они? Я же им доверял, а они так меня подставили перед самой отправкой на фронт.

Святая троица вусмерть пьяных гавриков с блаженными улыбками мертвецки спала прямо на земле в отдельно стоящем сарае. Было страстное желание отмудохать их как следует, да что толку то. Один хрен пока не протрезвеют ничего не почувствуют и не поймут педагогической составляющей. Ладно, утро вечера мудренее. Но это залёт, а как поступать с залётчиками я по своей прошлой службе прекрасно знал.

— Так, Кузьмич, — я повернулся к старшине, — Утром обеспечь три хорошие лопаты. А ты, Олег, свяжись со своим коллегой в Раменском и отправляйте этого водилу, этого бутлегера[22] недоделанного, на фронт. Пусть там освежится, раз здесь в тылу ему острых ощущений мало.

Кого-то утро встречает прохладой, а весь личный состав оно встретило стоящим в строю напротив высокой дощатой стены ангара. У подножья этой самой стены три опухших с похмелья личности без ремней и сапог копали глубокую яму прямоугольной формы, больше всего напоминавшую могилу. И всё это в полном молчании. Конечно все оху… удивились, когда я приказал раздать залётчикам лопаты, а им копать яму. И всё это под прицелом ППД в руках особиста. Кстати и сам особист был в шоке.

Наконец я посчитал, что глубины ямы, а выкопали уже больше двух метров, вполне достаточно и приказал лётчикам-залётчикам вылезать наверх и встать рядом с ямой.

— Вчера трое наших, хотелось бы назвать их товарищами, но, почему-то, не хочется, раздобыли самогон и устроили пьянку. Тем самым они нарушили приказ, запрещающий употребление спиртных напитков, сорвали учебный процесс, подвели всех нас и подставили водителя топливозаправщика, который и привёз по их заказу самогон и которому теперь предстоит вместо службы в тылу с винтовкой в руках на передовой останавливать немецкие танки. Я обещал, что нарушители дисциплины будут отчислены из эскадрильи и отправлены в тыл возить почту. Однако, учитывая то, что эти данные три субъекта плевать хотели на своих товарищей, учитывая то, что они уже прошли достаточно хорошую лётную подготовку и изучили новые тактические приёмы воздушного боя, веры им нет. Поэтому, чтобы избежать попадания таких ценных источников информации в руки противника, я считаю, что их нужно расстрелять, — я сделал паузу и посмотрел на стоящих в строю и стоящих у выкопанной своими руками могилы. Прямо картина маслом. Всеобщее обалдение на лицах.

У залётчиков, по моему, остатки хмеля из организма моментально выветрило. Им и так изрядно попотеть пришлось, пока копали, а тут такое вот «здрасти».

Я подошёл к особисту и молча взял из его рук автомат. Классная, скажу я вам, машинка. Пострелял я из него здесь несколько раз. Хотя, конечно, правильнее называть его пистолетом-пулемётом, но все называют автоматом. Передёрнув затвор я дал очередь прямо впритирку над головами нарушителей сухого закона так, чтобы ветерок от пролетающих пуль пошевелил шевелюру. Надо отдать должное расстреливаемым, ни один из них не рухнул от страха.

— Прицел не верный взял, — громко сказал я, поворачиваясь к строю и всё ещё держа «дегтярь» в руках, — Так что будем с этим делать? Может стоит поправку при стрельбе взять?

— Товарищ капитан! — громко произнёс старлей Шилов, по совместительству мой заместитель, — Я предлагаю отдать их нам на поруки.

— На поруки? — я изобразил удивление в голосе, — Так ведь им наплевать на вас, своих боевых товарищей, на меня как на командира. Я просто боюсь дальше перечислять на кого и на что им ещё наплевать. Думаете вы сможете их перевоспитать?

— Мы проведём с ними разъяснительно-воспитательную беседу, товарищ капитан, и приложим все силы, чтобы подобное больше не повторилось.

— Ну что