– Вот видишь. А Валерия тебя намного сильней, теперь я это точно знаю. И она… она совсем не такая белая и пушистая, как нам представлялось. Она не такая, как ты.

– Я знаю, она жесткая.

– Марин, это не то слово. Ты понимаешь, ударила она меня за дело. Но все остальное! Ты же видела, я не сам на колени встал – она меня поставила!

– Мне это совсем не понравилось.

– Я знаю. Я, может, и сам бы… но не успел. Она это специально сделала, знала – ты увидишь. Она меня унизить хотела, при тебе. И унизила.

– Лёша…

– Марин, дай я просто расскажу, что было. Ты дальше смотрела?

– Нет, я не могла.

– На колени поставила – ладно. Она же меня… наизнанку вывернула. Она своим рентгеном до мозга костей мне достала! Понимаешь?

– Господи…

– Ты себе такого не позволяла никогда – а ты жена моя! Но даже когда ты… входила, ты дальше крылечка не заглядывала. Ты спрашивала всегда.

– Но я же понимаю – это личное пространство, тебе неприятно…

– А она – без спросу! Она делала, что хотела, понимаешь? Вот такое ощущение было, что она ногой меня пнула, как собаку, – и вошла! Для нее преград нет, ни физических, ни моральных. И еще, самое главное – ты ведь знаешь, я тоже иногда… могу видеть. Редко, плохо, случайно. Но когда ты… входишь, я тоже тебя вижу, понимаешь? Когда этот канал открывается – он в обе стороны открывается.

– Да.

– Я ее увидел. Мне, конечно, не до того было – я ведь еще сопротивляться пытался, наивный! Но – увидел. Образ ее, очень… впечатляющий.

– И что?

Леший вздохнул.

– Марин, это ужасно. У нее душа сломанная. Вот представь: человеку переломали все кости…

– Брр!

– И они потом срослись неправильно, как попало. Что получится?

– Урод, инвалид!

– А ей душу сломали, и она срослась неправильно. Вот это, что снаружи, – это все видимость. Она внутри… монстр.

– Лёш, ну что ты такое говоришь! Как же так! Почему я не вижу?

– Марин, она очень сильная, ты даже не представляешь. Помнишь, мы обсуждали: ты до забора видишь, она – до Костромы? Я тебя умоляю! Какая Кострома! До Луны. Она закрыта вся, она никому себя не показывает, да и мне не собиралась – ей даже в голову не пришло, что я могу заглянуть. Заглянул! Я теперь просто не знаю, как с ней дальше общаться, ей-богу.

Марина молчала. Лёшкины слова поразили ее, и она задумалась, стала перебирать в памяти все, так или иначе связанное с Валерией.

– Но как же так? Она столько добра делает. Мне казалось, она воплощение любви. И нам сколько хорошего сделала – мне, тебе.

– Да, много. Я ей по гроб жизни обязан, не расплачусь. Если только на том свете – угольками.

– Перестань…

– Что ж добро-то не делать, если деньги есть! Это все чужими руками, не своими. Я скажу, как я это вижу: воплощение любви – это ты. Поэтому она за тебя и держится. В ней любви нет ни капли. Настоящей любви. Ты понимаешь, о чем я? Даже к детям.

– Лёша!

– Что – Лёша? Ты забыла, что было между нами? Она, когда меня ударила, что сказала? Это тебе за Марину! Не за Киру – за Марину.

– Правда…

– Вот если б с моей дочерью такая история произошла, я… Да мне наплевать было бы на всех, кроме своего ребенка! Это же такое чувство… биологическое. Может, у женщин не так, может, для вас все дети – родные, но про себя я это четко знаю: Ваньку я буду защищать совсем с другим чувством, чем… чем Митю, например! Его просто… ну, по-человечески, а Ваньку – тут у меня от одной мысли кровь вскипает, понимаешь? А про Мусю я просто думать боюсь, я убью сразу любого! Это такое звериное, инстинктивное чувство! А у нее – нет. Ты для нее дороже дочери. А ты ведь не ребенок, ты – взрослая женщина.

– Хм… Что-то в этом есть, правда. Я не задумывалась.

– А ты задумайся. Зачем ты ей? Просто дружба? Просто потому, что вы общаться можете на своем языке? И только?

– А ты думаешь – зачем?

– Не знаю. Но она ничего не делает просто так, из любви. Вот ты подумай, у нее в кормушке много художников, а уцепилась она только за меня. Раньше я тоже – ты помнишь? – все страдал, что я без Валерии – никто. Нет, все ровно наоборот. Не знаю, может, она от нас энергией подзаряжается. Ты посмотри – ей лет-то сколько? А выглядит?

– Господи, Лёш, ты увлекся!

– Или коллекционирует? То антиквариат, то цацки, то люди. Играет. У меня такое ощущение, что она нас с тобой завела, как экзотических зверушек. Все у нее было, арапчонок – и тот был, давай еще вот этих возьму, сладкую парочку! Сидели в клеточке, а она нас разглядывала: как они там, зайчики? Утю-тю…

– Лёш, ну что ты, правда. Это в тебе обида кипит.

– Точно тебе говорю. Марин, я прошу: будь с ней поосторожней. Я понимаю, она тебя очаровала, ты ее как любящую мать воспринимаешь.

– В общем, да.

– Не знаю, может, я и правда слегка увлекся, но что видел – то видел. И про Киру – точно, она умеет. Я в Валерии Киру узнал. То есть, наоборот. Ты меня поняла. То темное, что в Кире есть, – от Валерии. Помнишь, мы ее обсуждали: звереныш?

– Лёш, а ты не думаешь, что Валерия у меня… помощи ищет? Лечится? Может, ей самой со своей душой тяжко? И кто бы ей помог за всю жизнь? Некому было. А вот теперь я появилась.

– Ага, и она твоей любовью питается!

– А Кира… Ты знаешь, в ней и светлого очень много. Я видела. Я там ее слегка… поправила, как могла. Валерия сказала, у нее это не получается с Кирой.

– Вот видишь, не получается, потому что они одинаковые. Только Валерия холодная, бесстрастная, Снежная королева такая, а Кира – живая. И кто страшнее, не знаю.

Марина молчала. Она видела – Леший искренне переживает, верит в то, что говорит, но сама никак не могла совместить в сознании ту Валерию, которую знала, и образ, который увидел Лёшка. Но потом подумала: а знала ли?

– Лёш, мне трудно ее не любить. А после всего, что ты рассказал, мне еще жальче ее стало. Если я сумею ей помочь, буду помогать, я не могу иначе, понимаешь? За все годы я от нее только хорошее видела. Мне кажется, ты все-таки преувеличиваешь. Просто ты от нее пострадал, вот и…

– Да я так и знал, что ты это скажешь. Просто – будь осторожна, хорошо?

Потом вдруг распахнул дверцу и, уже вылезая, сказал:

– Мне надо побыть одному. Не обижайся.

И ушел. Марина видела в зеркало, как он быстро идет по дороге, удаляясь от машины, и подумала: «Может, зря я поехала с ним? Пусть бы сам справлялся». Она закрыла глаза, откинувшись на спинку сиденья, и приготовилась ждать, представляя, как проведет здесь целую вечность, пока не умрет, и земля поглотит ее вместе с машиной, и спустя 500 лет археологи будут вести научные дискуссии на тему: «Особенности погребального обряда представителей машинной культуры первой половины XXI века»…