исходил всю Москву вдоль и поперек — видел метро, стоял на Красной площади и раз сто спускался по мраморным ступеням в Мавзолей…

На ракетах я тоже летал. Конечно, бабушке это знать незачем, но тот космонавт, что по воле больших ученых влезал в свой корабль через окно, — это ведь был я!

В общем, вы, наверное, поняли, почему меня так тянет к бумаге и карандашу…

ШЕСТЬДЕСЯТ ДОПЛАТНЫХ ПИСЕМ

Вопросы бабушки отбили у меня охоту рисовать. Я решил сбегать на футбольное поле: может, школьная команда уже начала тренировку? И правда, тренировка шла полным ходом, Над футбольным полем клубилось облако пыли, и в этом облаке как угорелые бегали потные, разгоряченные ребята. Я узнал Сулеймана. Капитан школьной команды восьмиклассник Магомет, заметив меня, крикнул на ходу:

— Гапур, становись на левый край!

Мне хотелось заранее выторговать право играть в воскресенье с карабулакцами. Сейчас для этого представился самый подходящий случай.

— А на матч меня поставите? — спросил я Магомета, рысцой устремляясь за ним.

— Видно будет! — увильнул капитан и, сделав неожиданный скачок в сторону, заорал диким голосом на Сулеймана: — Ты что, не видишь, я открылся?! Пассуй сюда быстрее!

Сулейман откинул ему мяч, Магомет ударил по воротам и промахнулся.

— Ва, Магомет, — окликнул я капитана снова, — ты лучше сразу скажи: играю я в воскресенье?

Магомет пожал плечами.

— Вот пристал! Если Хасан из седьмого «А» уедет в гости к дяде — дядя у него в Джерахе живет, — будешь играть на левом краю…

Два часа я бегал по полю и гонял мяч, пока меня не подковали. Прихрамывая, я отправился домой.

Дома я поел и, не найдя, чем бы заняться, вышел к калитке.

Улица была пустынна. Вдруг из-за поворота вынырнул Касум, который год назад работал мельником, а теперь переведен в полеводческую бригаду. Заметив его, я шмыгнул во двор, — у нас с Касумом старые счеты, и я его побаиваюсь.

— Ва, Гапур, — окликнул меня Касум, — я слышал, твоя бабушка продает осла?

Мне показалось, что Касум нарочно так говорит — насмехается. Откуда у нас осел? Я ослов терпеть не могу. Лошади — это другое дело! Я когда на них гляжу, у меня в горле щекотать начинает — так мне хочется вскочить в седло и помчаться наперегонки с ветром!

— Нет у нас никакого осла! — сказал я, глядя на Касума с откровенной злостью. — Ничего мы не продаем!..

Когда он, круто повернувшись, зашагал к своему дому, я побежал к бабушке.

— Только сейчас приходил Касум! Он спрашивал, не продаем ли мы осла…

— Касум? — Бабушка покачала головой. — Интересно…

— Что — интересно? — спросил я.

— Интересно, откуда он узнал, что я продаю осла?

— Но ведь у нас нет осла! — воскликнул я.

— Есть, — ответила бабушка.

— Откуда он взялся?

— Это осел моего внучатого племянника, — начала объяснять бабушка. — Племянник через неделю уезжает на целый год в Казахстан, работать там будет, вот он и отдал мне осла… А зачем мне осел? Продам его — и дело с концом…

— Интересно, — сказал я.

— Что — интересно? — спросила бабушка.

— Интересно, как же Касум узнал, что ты продаешь осла, если я об этом не знал?..

Бабушка пожала плечами.

— Я тоже удивляюсь, ведь я никому, кроме Жовхар, об этом не говорила…

Я снова вышел за калитку и, устроившись на лавочке, стал вспоминать, как Касум из мельника превратился в простого полевода.

Дело было в прошлом году. Понадобилось бабушке помолоть пшеницу, которую маме выдали на трудодни. Бабушка привезла мешок пшеницы к Касуму и, ни слова не говоря, принялась втаскивать его на весы. Тут Касум и сказал, что взвешивать пшеницу не надо.

— Сорок килограммов муки тебе хватит? — спросил он, поглядывая на мешок и прикидывая, сколько в нем.

Бабушка сначала не поняла его хитрости.

— Разве я не могу получить столько, сколько выйдет из всей пшеницы?

Касум пренебрежительно махнул рукой: вот, мол, навязалась на мою голову, от дела отрывает.

— Не тяни резину, тетушка Хагоз, — грубо сказал он. — Высыпай свою пшеницу и набери вон из того ларя сорок килограммов муки. — И Касум отвернулся, показывая этим, что вести дальнейший разговор не намерен.

Но бабушка не думала уступать мельнику. На каждую косу ведь найдется камень, и вот таким камнем она стала для Касума.

— Ты что, ишачьих мозгов объелся? — повысила голос бабушка. — Почему это за полный мешок пшеницы я должна получить всего сорок килограммов муки?..

Меня на мельнице не было, и я не знаю, что дальше говорила бабушка Касуму. Но я верю ее словам, когда она рассказывает, будто закатила мельнику такой скандал, что ему небо с овчинку показалось. Вам же известно, как здорово работает язык у бабушки, коли ее рассердишь!..

Прошло два месяца. Бабушка теперь то и дело честила Касума вором и мошенником. Если она слышала его имя, она тут же ввязывалась в разговор:

— Божий гнев когда-нибудь обрушится на землю, по которой ходит этот вор и мошенник!..

Как-то я сказал бабушке:

— И зачем ты ругалась с Касумом? Пошла бы лучше к председателю колхоза. Не хотела идти к председателю — поговорила бы с дядей Абу, как-никак он в колхозе главный бухгалтер!..

— Только этого мне не хватало, — усмехнулась бабушка, — на старости лет жалобщицей стать. — Затем, взглянув на меня, сердито заговорила: — Ты думаешь, я такая беспомощная, что не справлюсь с вором и мошенником без помощи председателя колхоза или главного бухгалтера? — Тут она посмотрела на меня с таким вызовом, словно не я перед ней стоял, а мельник Касум. — Жаловаться — значит показывать свою слабость! Нет, это не по мне! Слава аллаху, я не из тех, кто вымаливает правду и справедливость: я сама их добыть могу!..

Бабушка говорила, что божий гнев обрушится на землю, по которой ходит Касум, но шли дни, и никакого гнева с неба не падало, и