длину лески. Лягушка, посаженная на крючок тычки, не умирала, по многу часов барахталась в воде, привлекая рыбу. И так, на расстоянии пяти-семи саженей друг от друга, мы расставляли все тычки по заплеску берега в любом месте. Тычки стояли ночь, а рано утром, до восхода солнца, мы их проверяли, брали рыбу, сматывали лески на палки и уносили домой и удочки, и улов…

В конце сентября выйдешь, бывало, пораньше к берегу Мологи и сразу почувствуешь, что прохлада уползающей ночи не очень-то хочет уступать место потеплению наступающего дня. Густая роса покрывает траву и голые плешины земли, кисея тумана лежит над водной гладью реки. Тронутая желтизной листва ивняка и кудлатых осинок лоскутками пятнится среди молодых дубков. Песенная пора птиц уже прошла, щебетанье отзвенело, и лишь речные куличики изредка подают голоса из мокрой береговой хляби возле воды.

Постоишь минуту-другую у обрыва реки, полюбуешься началом осенней благодати, потом опустишься к береговому за-плеску, подойдёшь к какой-нибудь удочке-тычке да и не увидишь на песке возле воткнутой палки сардов толстой нитяной лески-кабалки — вся она врезалась в землю. Ага, думаешь, на этой тычке что-то есть… Надеясь на крепость нитяной лески, а она редко подводит, выволакиваешь голавля на берег и, бывало, с десятка тех первобытных снастей-тычек я нередко за одно утро снимал пять-шесть прекрасных голавлей.

На удочки-тычки, снабжённые лягушками, тогда часто попадались крупные язи, окуни, судаки, а иногда и щуки. Но разбойницы-щуки часто перегрызали нитяные лески и уходили в воду вместе со снастями.

В октябре ловить голавлей на удочки-тычки ещё было можно, но лягушек добыть было уже трудно. Готовясь к зимней спячке, они прятались в норы. Мой дедушка Фёдор заготавливал лягушат для ловли рыбы на тычки заранее, обычно в начале сентября. У него в подполье избы, в уголку, была вырыта в земле не широкая, но аршина в полтора глубиной, ямка с поднутренними стенками, чтобы лягушки не выпрыгивали из неё. В ту ямку дед набирал травы вперемешку с ольховыми листьями и сажал туда по нескольку сотен штук наловленных лягушат. Лягушата жили в ямке подолгу, и дедушка брал их, когда ему была нужна рыба. С конца сентября на лягушку хорошо ловились и налимы.

Хорошей приманкой для рыбы было по осени мясо большой речной ракушки. Мы у тех ракушек раскалывали крепкие створки, доставали ракушечье мясо, разрезали его на куски и наживляли им свои удочки-тычки. Осенью особенно хорошо на ракушки попадался налим. Ракушки в Мологе жили огромными колониями. Их было много и в Шексне, и в самой Волге.

В иных местах они сплошь заполняли речное дно. Некоторые участки песка в воде от ползков больших ракушек были исполосованы витиеватыми узорами, как покрывало на кровати невесты, расшитое затейливыми кружевными узорами. В чистейшей воде Мологи царство насекомых, водорослей и моллюсков составляло благодатный корм для всех обитателей водной стихии.

Ловлей рыбы на удочки-тычки мы тогда заканчивали летний сезон ужения рыбы. В конце ноября приходили морозы, реки и озёра сковывал лёд, наступала новая пора ловить рыбу иными способами — следить за её духовыми заморами в больших озёрах, ловить ее езами, кувшинами и одровицами.

Зимние заморы рыбы и ловля её в езах

По осени от полного высыхания небольших озёр и болот гибло в них много рыбы. Полностью гибла она и в малых непроточных водоёмах зимой. Последние заморы рыбы, хоть и не в каждую зиму, наблюдались и в больших озерах поймы — таких, как Сулацкое, Дубное, Видинское, Ветренское и Подъягодное. Происходило такое природное явление лишь в те зимы, когда морозы были очень крепкие и вываливало много снега — тогда плотно закупоривались все водоёмы. От этого в них прекращался доступ воздуха, подо льдом нарушался природный газообмен, образовывался застой воды и она начинала гнить. Для рыбы наступало удушье, она была вынуждена покидать места своих зимних стоянок: искать воздушных отдушин. Происходили рыбьи заморы в феврале или в начале марта, когда озёра были ещё покрыты толстым слоем льда и снега. Местные жители называли зимние заморы рыбы духовой (рыбе было душно, и она задыхалась).

В духовую на озёра выходили жители близлежащих пойменских деревень, чтобы половить осоловелую рыбу. Мужики пешнями долбили проруби во льду, и рыба в те проруби лезла на свежий воздух, как пчелы лезут в леток улья. На больших озёрах в ледовые проруби нередко высовывали головы полупудовые щуки, лезли на свет крупные лещи, язи, окуни, плотва и всякая другая рыба. Люди били её самодельными острогами, вычерпали веревочными сачками.

В духовые за короткий зимний день мологжане набирали из прорубей сачками, накалывали острогами и брали в ловушки столько рыбы, что её, замороженной, надолго хватало и людям, и свиньям, и курицам многих деревень.

В духовую рыба в больших количествах скапливалась в тех местах, где протекали подземные ключи-родники — обычно у берегов. Многие жители приозёрных пойменских деревень знали те ключи-родники, ждали скопления в них рыбы и во время духовой делали у тех родников замины. На ином озере в одном замине рыбы брали десятками пудов. Сделать замин было делом трудоёмким, поэтому мужики для этого объединялись в артель. Замины делались так. То место в озере, где был родник и где скапливалась рыба, обдалбливали пешнями сквозной дугообразной бороздой — от одной точки берега до другой. Места у береговых ключей-родников обычно были неглубокими. При устройстве замина лёд из прорубленной борозды наверх не поднимался, к нему ещё добавляли всякую всячину — древесные сучья, прошлогоднюю траву осоку, срубленные специально для замина кочки с травой, снег. Вся эта смесь заминалась кольями до самого дна проруби. Отсюда и название — замин. От этого за-мина рыба по берегам у ручья-родника оказывалась в западне. Обманув таким образом рыбу, начинали по всей площади замина раскалывать лёд на крупные куски и вытаскивать его прочь. Получался вскрытый ото льда резервуар, а в нем рыбы, другой раз, больше, чем воды. В заминах брали крупную рыбу, мелочь оставалась воронам и сорокам, которые пировали в тех местах по нескольку дней.

Подземные ключи-родники били и