Основательность, с которой Черчилль подходил к приобретению книг о французском императоре, недвусмысленно говорит о том, что он планировал взяться за написание биографии. В 1932 году он обсуждал с автором одной из работ о Наполеоне — Робертом Баллоном — подготовку предисловия для книги указанного автора объемом в пять тысяч слов. При этом Черчилль собирался оставить за собой право дальнейшего использования некоторых идей и даже фраз уже в своем произведении, которое «собирался написать о предмете исследования».

В августе 1934 года, находясь во французском городе Аваллон, где 16 марта 1815 года на пути своего возвращения с острова Эльбы остановился Наполеон, Стэнли Болдуин отправил Черчиллю открытку с упоминанием этого исторического факта. «Прочитай ниже и завидуй, что в этом я превзошел тебя. Тебе следует провести здесь ночь, прежде чем ты начнешь писать его биографию», — хвастался лидер тори. В том же августе 1934 года, после автомобильного путешествия со своим сыном и профессором Линдеманом по недавно построенной трассе из Канн в Гренобль, проходившей по тому же пути, по которому Наполеон возвращался с острова Эльбы, Черчилль признался своей супруге: «Я и в самом деле должен написать о Наполеоне, до того как умру».

В этих планах политика поддерживал Дж. М. Тревельян, считавший, что после завершения монументальной биографии о Мальборо Черчилль обязательно должен взяться за написание двухтомника («больше не надо», считал историк) о великом французе. Тревельян был не единственный, кто надеялся, что после рассказа о жизни победителя при Бленхейме Черчилль посвятит себя истории другого полководца. «Что ты собираешься делать после Мальборо? — спрашивал его в октябре 1937 года вице-король Индии Виктор Александр Хоуп, 2-й маркиз Линлитгоу (1887–1952). — Можно ли надеяться, что ты возьмешься за Наполеона». Вряд ли. «Слишком много работы накопилось, поэтому я не знаю, хватит ли мне времени и сил» на осуществление этого замысла, — жаловался Черчилль.

К сожалению, времени не хватило. Черчилль так и не создаст панегирик своему кумиру. По словам Мориса Эшли, книга о Наполеоне является «самой великой ненаписанной биографией нашего времени». И тем не менее, Черчилль нашел способ выразить свою точку зрения. Причем не только в четырехтомнике об англоязычных народах. Наиболее громко его голос в отношении Наполеона прозвучал в статье, написанной при весьма необычных обстоятельствах.

Четвертого февраля 1936 года на сцене театра Old Vic была представлена пьеса драматурга Роберта Кедрика Шериффа (1896–1975) и актрисы Жанны де Касалис (1897–1966) «Святая Елена». Главные роли исполнили: Наполеон — Кеннет Кент (1892–1963), генерал граф Шарль-Тристан де Монтолон (1783–1853), адъютант Наполеона — Лео Джон Генн (1905–1978), личный слуга Наполеона Луи Этьен Сен-Денис (1788–1856) — Джон Энтони Куэйл (1913–1989) и двенадцатилетняя Глинис Джонс (род. 1923) в роли Гортензии Бертранд (1810–1889).

На следующий день в Evening Standard появилась рецензия Дадли Баркера (1910–1980), в которой хотя и отмечалась работа авторов по написанию «старательного и эрудированного» текста, сама пьеса и постановка были названы «невыразимо скучными». Информация о «депрессивном отзыве» через заядлого театрала и активного покровителя искусств Эдварда Марша дошла до Черчилля. Политик решил лично посетить спектакль, хотя и признал, что «наблюдение за смертельной агонией личности, о которой я думаю так много, причинит мне боль». Пьеса Черчиллю понравилась. И он — «ненасытный читатель литературы про Наполеона» — решил обратиться с открытым письмом в The Times. В своем обращении он заявил, что постановка в Old Vic представляет собой «произведение искусства высокого порядка». По его словам, речь идет о «замечательной пьесе», которая способна «завладеть вниманием зрителей», и которая предлагает рассказ о конце «самого изумительного и потрясающего путешествия, совершенного когда-либо смертным».

На момент публикации Черчилль уже семь лет как не занимал никакого официального поста за исключением места в палате общин. Но реакция общественности на заметку в The Times наглядно демонстрирует, что благодаря своей активной литературной деятельности, а также постоянным выступлениям в парламенте и на различных площадках потомок герцога Мальборо продолжал оставаться значимой и влиятельной фигурой. Если до прикосновения Черчилля в зал, рассчитанный на тысячу мест, приходило всего шестьдесят зрителей, то через день после выхода номера The Times их количество возросло до пяти сотен, а следующее представление прошло при аншлаге. В кассу начали выстраиваться длинные очереди, а сам спектакль пришлось переносить в более просторное помещение.

Черчилль не ограничился лишь заметкой, он также написал рецензию на постановку, которая вышла в 1936 году в одном из апрельских номеров Daily Mail. Эта публикация стала первой, в которой британский политик смог выразить не только восхищение перед известным лидером прошлого, но и публично дать ему свою оценку. Заключение и смерть Наполеона на острове Святой Елены он называет «одной из самых трогательных трагедий в истории»: «Шесть горьких лет ограниченности и монотонности, высмеиваемых ложными надеждами, сопровождаемых бесконечным числом второстепенных неприятностей, завершаемых болезнью, болью и медленной смертью».

Черчилль высоко оценил игру Кеннета Кента, который идеально подошел для представления императора в конце жизненного пути. Благодаря актерскому мастерству Кента на сцене предстает «корсиканский великан-людоед с его сотнями преступлений, сотнями битв и несколькими миллионами жизней», оборвавшихся по его вине. Да, Наполеон стал воплощением мирового зла, но по иронии судьбы, как замечает Черчилль, только он и остался в истории, да и история — шесть лет после Ватерлоо — была связана с его пленением и смертью. И любой, кто соприкоснулся с ним в этот период, также обессмертил свое имя или остался в памяти человечества до тех пор, пока «книги читаются, а истории пересказываются».

Черчилль не разделял критических взглядов современников Наполеона. Он считал, что даже в одном мизинце этого невысокого человека было больше власти, чем в скипетре самого могущественного европейского монарха. Даже на заброшенном в Атлантическом океане вулканическом острове этот «военный тиран, завоеватель, человек порядка и дисциплины, космических амбиций и безмерного эгоизма, с разбитым сердцем, утомленный до смерти и оставленный почти всеми, удаляющийся сначала в окрестности Лонгвуда, затем сада, затем в темную комнатку внутри дома и, наконец, в свою походную кровать, все равно продолжал влиять на сердца людей». Черчилль называет Наполеона «великим человеком» и «великим императором», возвышающимся не только над своими современниками, но и над безвластным по отношению к нему временем.

Он продолжал восхищаться победителем при Ваграме, Маренго и Прейсиш-Эйлау в частных беседах и эпистолярном формате. Он выражал восторг в связи с публикацией в 1935 году в Daily Telegraph недавно обнаруженных «удивительных» писем Наполеона к его второй супруге Марии-Луизе (1791–1847), которые, по мнению Черчилля, «представляют несомненный интерес для всех интересующихся этим периодом». Он сам цитировал императора в своей переписке, как, например, в мае 1936 года в письме Вайолет Бонэм Картер: «Я бы не стал давать совета, пока, как сказал Наполеон: „Мы не увидим всю шахматную доску“».