Характер тюремных бунтов конца 60-х – начала 70-х гг. разительно отличался от прежних волнений. Заключенные тюрьмы в Куинсе называли себя «революционерами». По всей стране на тех, кто сидел в тюрьмах, повлияли, очевидно, выступления за пределами мест заключения, акции чернокожих и молодежи, а также антивоенное движение.

События тех лет подтвердили то, что уже ощущали узники: какие бы преступления они ни совершили, гораздо более страшные преступления совершались властями, содержавшими тюрьмы, и правительством Соединенных Штатов. Президент страны ежедневно нарушал законодательство, отправляя на убийство бомбардировщики, посылая людей на смерть, попирая Конституцию – «высший закон страны». Чиновники на уровне штата и на местном уровне нарушали гражданские права чернокожих, что было противозаконно, но при этом не подвергались судебному преследованию.

Книги о движении чернокожих и войне начали проникать в тюрьмы. Пример, поданный на улицах черными американцами и участниками антивоенного движения, был опьяняющим – неповиновение являлось единственным ответом системе беззакония.

Это система бросила за решетку Мартина Состре, 52-летнего чернокожего владельца книжного магазина афроазиатской литературы в городе Буффало (Нью-Йорк), осудив на срок от 25 до 30 лет тюрьмы по обвинению в продаже героина стоимостью 15 долл. доносчику, который позднее отказался от своих показаний. Однако этот отказ не способствовал освобождению Состре. Ему не удалось найти ни один суд, включая Верховный суд США, который бы отменил приговор. Состре провел в заключении 8 лет, где его 10 раз избивали надзиратели, на 3 года помещали в одиночную камеру, но Состре боролся и не повиновался властям до момента освобождения. Такая несправедливость заслуживала только бунта.

Политзаключенные существовали всегда. Это были люди, которых отправляли в тюрьму за принадлежность к радикальным движениям и антивоенную деятельность. Но теперь появилась новая разновидность таких узников – у осужденных за обычное преступление мужчин и женщин в заключении пробуждалось политическое сознание. Некоторые осужденные начинали видеть связь между своими личными испытаниями и общественной системой. Тогда они прибегали не к индивидуальному сопротивлению, а к коллективным акциям. В условиях грубой среды, требовавшей концентрации внимания на собственной безопасности, в атмосфере жестокого соперничества, они находили возможность беспокоиться о правах и безопасности других.

Джордж Джексон был одним из таких новых политзаключенных. Он сидел в тюрьме Соледад (Калифорния) по приговору с неопределенным сроком наказания[219]за ограбление, в результате которого он стал обладателем 70 долл. После отбытия 10-летнего заключения Джексон превратился в революционера. С яростью, отражавшей его состояние, он говорил: «Чудовище, которое они породили во мне, вернется, чтобы замучить своего создателя, поднимется из могилы, из ямы, из глубочайшей ямы. Даже если отправить меня в мир иной, в ад – и это не свернет меня с пути… От них я потребую компенсации кровью. Я буду атаковать их, как взбешенный, раненый слон-отшельник, машущий ушами, поднимающий хобот и ревущий… Это будет война без правил».

Такой заключенный долго не проживет. И когда книга Джексона «Соледадский брат» стала одной из наиболее популярных работ, написанных чернокожим воинственным активистом – ее читали узники, афроамериканцы и белые, – это было еще одним признаком того, что он скоро умрет.

«Всю свою жизнь я делал только то, что хотел и когда хотел, иногда меньше, иногда больше, и этим объясняется то, что мне пришлось оказаться в тюрьме… Я так и не адаптировался. Я не привык даже несмотря на то, что провел уже полжизни за решеткой».

Он осознавал, что может произойти: «Рожденный умереть раньше срока, раболепный, низкооплачиваемый работник, берущийся за любую работу; уборщик; арестант; человек, сидящий в заточении без права выхода под залог, – все это я, жертва колонизаторов. Любой, кто может сегодня сдать экзамен для поступления на госслужбу, может завтра убить меня… обладая полной неприкосновенностью».

В августе 1971 г. Дж. Джексона убили выстрелом в спину надзиратели в тюрьме Сан-Квентин, по их словам, при попытке к бегству. В версии властей штата (которую анализирует Э. Манн в книге «Товарищ Джордж») было полно дыр. Еще до получения результатов вскрытия и до того, как ставшие достоянием общественности позднее данные указали на разработанный властями план убийства Джексона, узники в тюрьмах графств и штатов по всей стране знали, что его убили за то, что в условиях неволи он посмел стать революционером. Вскоре после смерти этого человека по США прокатилась волна бунтов: в городской тюрьме Сан-Хосе, в тюрьмах графств Даллас, Суффолк в Бостоне, Камберленд в Бриджтоне (Нью-Джерси), Бексар в Сан-Антонио (Техас).

Непосредственным результатом убийства Джексона стало восстание заключенных в Аттике в сентябре 1971 г., которое было связано с длительным и глубоким недовольством, но точкой кипения являлась новость о Дж. Джексоне. Здание тюрьмы было окружено 30-футовой стеной толщиной 2 фута, вдоль которой было расположено 14 сторожевых вышек. Из содержавшихся там заключенных 54 % составляли чернокожие, тогда как 100 % надзирателей были белыми. Узники проводили от 14 до 16 часов в день в камерах, их почта перлюстрировалась, существовали ограничения на чтение, общение с членами семьи осуществлялось через решетку, медицинское обслуживание было позорным, система условно-досрочного освобождения – несправедливой, господствовал расизм. То, насколько администрацию волновали эти условия, характеризуется высказыванием начальника тюрьмы Винсента Манкузи после начала восстания: «Зачем они разрушают свой дом?»

Большинство узников этой тюрьмы попали туда в результате сделок о признании вины. Из 32 тыс. обвинительных заключений по тяжким уголовным преступлениям, ежегодно выносившихся в штате Нью-Йорк, от 4 до 5 тыс. дел попадали в суд. Решения по остальным (около 75 %) принимались на основании сделок по принуждению, называемых «сделками о признании вины», которые в докладе объединенного комитета палат законодательного собрания штата Нью-Йорк о преступности описаны следующим образом: «Кульминация процесса достижения сделки о признании вины – шарада, сама по себе имеющая аспекты бесчестности, которые могут во многих случаях поспорить по этому параметру с самим преступлением. Обвиняемого заставляют публично признать свою вину в конкретном преступлении, которого он во многих случаях и не совершал: иногда он признается и вовсе в несуществующем деянии.

Более того, после этого обвиняемый должен подтвердить, что делает заявление добровольно… и не в связи к какими-либо обещаниями… данными ему».

В процессе заключения сделки о признании вины обвиняемый признает себя виновным, являясь таковым или нет, избавляя штат от забот по организации судебного процесса в обмен на обещание менее строгого наказания.

Когда заключенные тюрьмы в Аттике получали возможность условнодосрочного освобождения, то время слушания, включая чтение личного дела и обсуждение вопроса тремя членами суда, составляло в среднем 5,9 минуты. Решение выносилось безо всяких объяснений.