С Мунтадиром вышло иначе.

Когда они наконец отыскали его камеру и выломали дверь, Али сначала показалось, что его брат мертв. В воздухе стоял такой густой запах разложения и телесной грязи, что он едва мог дышать. И когда Али увидел истерзанного мужчину, закованного в цепи и припадавшего к серой каменной стене, мысль о том, что это был его харизматичный и как будто бы неприкасаемый старший брат, показалась ему невозможной. Синяки, шрамы и незаживающие кровоточащие раны покрывали тело Мунтадира, грязная повязка едва держалась на его бердах. Он бы упал на землю, если бы позволяли кандалы, но его руки были задраны над головой, выкрученные под неестественным углом. Его волосы и борода отросли, спутанные черные кудри липли к лицу.

Рядом с Али тихо вскрикнул Джамшид, и Али рискнул войти первым, чтобы хоть немного облегчить страдания дэва. Мунтадир никак не отреагировал, когда Али дотронулся до его шеи, но, нащупав пульс, он вздохнул с облегчением. А когда Али мягко позвал его по имени, Мунтадир зашевелился, гремя цепями, и приоткрыл один глаз.

А потом он закричал. Он выл, твердя, что Али мертв и его место занял демон, и отпрянул от прикосновения Джамшида, когда его возлюбленный бросился к нему через камеру. Он начал биться головой о стену, захлебываясь рыданиями и причитая, что двое мужчин перед ним были «фокусом Нахиды».

Али был в отчаянии. Он бросил вызов Тиамат и путешествовал по мировым течениям, но, наблюдая, как сходит с ума его старший брат… он вдруг почувствовал себя совсем маленьким. Совсем беспомощным.

Но на помощь пришел Джамшид.

Бага Нахид бережно взял Мунтадира за руки и начал исцелять его, водя пальцами по покрытой запекшейся грязью коже Мунтадира, а потом освободил его от оков.

– Это я, Эмир-джун, – тихонько успокаивал он его. – Только я, никаких фокусов. – Он поцеловал кончики пальцев Мунтадира. – Вот так ты разбудил меня после того, как в меня стреляли, ты помнишь? Ты сказал, что слишком боишься причинить мне боль и не знаешь, к чему еще прикоснуться.

После этих слов Мунтадир прекратил биться в истерике. Он уткнулся лицом в плечо Джамшида и заплакал пуще прежнего.

– Я думал, ты мертв, – всхлипнул он. – Я думал, вы все мертвы.

И Али все еще видел перед собой того Мунтадира, когда смотрел на брата сейчас, несмотря на роскошную повязку на глазу и легкомысленную улыбку, которой тот явно пытался убедить своих младших брата и сестру, что с ним все в полном порядке. Али на собственном горьком опыте убедился, как талантливо Мунтадир может скрывать свое истинное лицо даже от самых близких.

Он потянулся к нему и крепко сжал руку брата.

– Это не трусость, Диру. Ни в коей мере:

– У меня есть кое-какие сбережения, – осторожно предложила Зейнаб. – Хватит на покупку дома в секторе Гезири.

– Я не собираюсь переезжать в сектор Гезири, – ответил Мунтадир. – Джамшид… предложил пожить у него некоторое время. Места у него много, и мы с ним всегда были близки… – Его брат запнулся, рассказывая историю, которую наверняка отрепетировал.

Ох, ахи… Али прикусил губу. Ему хотелось говорить с ним открыто, но он не знал, признался ли Джамшид Мунтадиру, что его младший брат знает об их отношениях, а сам Али чувствовал, что потерял право совать нос в его дела. Вместо этого он будет стараться заслужить доверие Мунтадира, и пусть его брат сам выбирает, когда и как делиться своими секретами.

Поэтому сейчас Али только еще раз сжал его руку:

– Отличный план. Уверен, вам обоим так будет лучше.

Мунтадир бросил на него настороженный взгляд, но в нем мелькнула надежда.

– Спасибо, Зейди. – Он откинулся на локти, а затем подмигнул, и что-то озорное проступило в его все еще бледном лице, на котором играли солнечные блики. – Однако очень некрасиво с твоей стороны не поздравить меня с моим последним личным достижением.

– С чем именно?

– С разводом. – Мунтадир мечтательно вздохнул. – Ах, это сладкое чувство свободы, когда самый неудачный союз в мире буквально рассыпается пеплом у тебя на глазах.

– О да, – язвительно протянула Зейнаб. – Потому что брак тебя, конечно, очень ограничивал.

– Вы с Нари развелись? – переспросил Али. – Это… уже официально?

Мунтадир усмехнулся и посмотрел на Зейнаб.

– Говорю тебе, три раза, не меньше.

Зейнаб покачала головой:

– Всего один. Он достаточно горяч, чтобы сделать это, но ни за что не поверю, чтобы после этого он сразу же не впал в панику из-за содеянного греха.

Али показалось, что он впадет в панику прямо сейчас.

– О чем вы?

Глаза его сестры весело сверкнули:

– Сколько раз ты целовал Нари?

Али порадовался, что ему пришлось отказаться от огненной магии, потому что иначе он бы сгорел в собственном пламени от смущения.

– Я… это не… – заикался он. – Ну, то есть это была очень эмоциональная ночь…

Зейнаб и Мунтадир расхохотались.

– Один раз, – согласился Мунтадир, так сильно хохоча, что ему пришлось утереть слезу с глаза. – Я должен тебе дирхам.

– Ты ставил на то, целовал ли я твою жену? – ужаснулся Али. – Да что с тобой не так? – Когда его брат и сестра лишь еще громче рассмеялись, он приосанился. – Ненавижу тебя. Ненавижу вас обоих.

Зейнаб положила голову ему на плечо:

– Ты нас любишь.

Али недовольно поворчал, но только для виду. Потому что, конечно, он их любил. И хотя они издевались над ним и строили разные, отдельные от него планы на будущее, он вдруг почувствовал искру чистой надежды здесь, в тишине леса, сидя с братом и сестрой между рекой и городом – его рекой и его городом, – между мирами и народами, которые он свяжет между собой. Али ждало так много великих дел, как никогда прежде: основать новое правительство и восстановить разрушенную экономику. Наладить мосты с союзниками и поведать новые семейные тайны самым дорогим друзьям. Написать очень обстоятельное письмо матери и наконец-то вознести заупокойную молитву отцу.

Но пока – он просто сидел, наслаждаясь ощущением солнца на лице, свежим воздухом с озера и обществом своей семьи.

– Аль-Хамду ли-Ллях, – пробормотал он. Хвала Всевышнему.

Мунтадир оторвал ленивый взгляд он травинки, которую крутил в руке.

– К чему это?

– Ни к чему. Ко всему. – Али улыбнулся. – Я просто очень сильно благодарен.

Несмотря на годы, прожитые Нари во дворце, сборы прошли на удивление быстро.

Она оставила почти все шелка и расшитые золотом чадры. Как бы хороши они ни были, едва ли ей понадобятся десятки роскошных платьев и восхитительных нарядов на том пути, который она для себя выбрала. Впрочем, когда дело дошло до ее драгоценностей, она забрала все, что влезло в сундук. Нари никогда не избавится от воспоминаний о бедности, и хотя она с радостью пожертвовала часть своего имущества в фонд, который они создали для возрождения Дэвабада, она не собиралась оставаться без гроша в кармане, особенно когда ее больница тоже испытывала трудности.