– Мне не нужен специалист! – Создатель, его непонятливость однажды ее прикончит. – Я хочу проводить время с тобой, Али. Просто проводить время у меня дома, а не бегать от чудовищ и не устраивать революций. Я хочу узнать, на что это похоже.

– А… – Запоздалое понимание осветило лицо Али. – А-а.

У нее пылали щеки.

– Я предложу тебе взаимовыгодную сделку. Ты будешь вести мой бухучет, а я научу тебя дивастийскому.

– Ты столько раз спасала мне жизнь, Нари. Ты ровным счетом ничего не должна мне за то, чтобы я вел твою бухгалтерию.

Нари сделала глубокий вздох, а затем заставила себя встретиться с ним взглядом, собирая в кулак совсем другую смелость, чем та, к которой она привыкла.

Смелость позволить себе быть капельку уязвимой.

– Я думала, что ясно выразилась… – начала она. – Я намерена всегда держать тебя у себя в долгу.

Больше она ничего не сказала. Даже такое откровение далось ужасно тяжело, и Нари знала, что не сможет позволить себе ничего более серьезного, возможно, еще в течение долгого времени. Слишком уж часто ее сердце разбивалось вдребезги.

Но она посадит этот росток и посмотрит, что из него вырастет. Нари украдет свое счастье, как и обещала Даре, но сделает это на своих условиях, в своем темпе и помолится, чтобы на этот раз то, что она построила, не сломалось.

Али уставился на нее в ответ. А потом улыбнулся, возможно, самой яркой и счастливой улыбкой, которую она видела у него за очень долгое время.

– Думаю, это действительно самое разумное решение… с политической точки зрения, – признал он. – Мой дивастийский и впрямь ужасен.

– Просто чудовищен, – поспешно согласилась Нари.

Она замолчала, чувствуя неловкость и вместе с тем чрезвычайное удовлетворение. А еще она прекрасно отдавала себе отчет в том, насколько тихой и удаленной была апельсиновая роща, где они уединились в укромном цветущем уголке.

И, конечно, именно в этот момент Али решил заговорить снова:

– Ты же знаешь, как я вечно говорю все не вовремя?

Нари застонала:

– Али, за что? Что на этот раз?

– Не знаю, как тебе и сказать, – признался он. – Я хотел выждать подходящего момента или дать тебе время для скорби… – Али сделал глубокий вдох, а затем протянул ей руку. – Но я знаю, что на твоем месте хотел бы сам принимать такое решение. К тому же мы обещали не лгать друг другу.

Сердце Нари подскочило к горлу.

– Что случилось?

– Сегодня утром я встречался с Себеком… – Али не отводил от нее своего мягкого взгляда. – Он хранит воспоминания твоей матери. И он показал мне, как поделиться ими…

– Да, – перебила Нари. – Что бы там ни было, да.

Али медлил.

– Это тяжелые воспоминания, Нари. И я никогда не делал этого раньше. Я не хочу переутомить тебя или причинить боль…

– Мне нужно знать, Али. Пожалуйста.

Он глубоко вздохнул:

– Хорошо. Дай мне свои руки. – Нари протянула руки, и он сжал ее ладони. – Сейчас может быть немного больно. – Он впился ногтями ей под кожу.

Нари охнула… а потом сад исчез.

Воспоминания нахлынули так стремительно и плотно, что поначалу было трудно отделить их друг от друга, и Нари улавливала лишь отдельные вспышки, прежде чем они сменялись другими. Запах свежего хлеба и объятия у теплой женской груди. Дерево, забравшись на которое, видно поля колышущегося сахарного тростника, обнимающего Нил. Пронизывающая скорбь, громкий плач, когда обернутое в саван тело опускают в могилу.

Имя. Дурийя.

А потом Нари провалилась. Она перестала быть бану Нахидой, сидящей в волшебном саду рядом с принцем джиннов. Она стала маленькой девочкой по имени Дурийя, которая жила со своим овдовевшим отцом в одной нильской деревне.

Дурийя мчалась среди полей сахарного тростника, перепрыгивая через оросительные канавы и напевая. Она была одна, как всегда – девочка с золотыми звездами в глазах, которая разжигает огни, когда злится, не имеет друзей, – и потому разговаривала с животными, рассказывала им сказки и делилась своими секретами.

И вот однажды один из них заговорил в ответ. Самый старый крокодил, которого она видела, оголодавший на берегу реки. Он сверкнул своими жуткими глазами, узнавая золото в ее глазах и предложение о спасении.

–  Принеси мне крови, – попросил Себек. – Я очень голоден.

Дурийя так и сделала. Она воровала голубей и рыбу из голубятен и сетей, твердо вознамерившись выходить своего чешуйчатого питомца. Оба были по-своему одиноки, но она говорила с ним, и он говорил с ней. В обмен на кровь Себек научил ее маленьким фокусам, как магическим, так и смертным. Как вызвать огонь и наливать пшеницу соком. Из каких растений делать мази, а какими вытягивать яд.

В ее деревушке такие навыки оказались полезны. Дурийя была умна и осторожна. Она могла бы неплохо устроиться в родной деревне, если бы нашла любящего, но немного недалекого мужа.

Но некоторые охотились на людей, владеющих магией, и когда вода в Ниле стояла совсем низко и Себек был слишком далеко, чтобы услышать ее крик о помощи, один из таких охотников нашел ее.

Охотник за головами джиннов был беспощаден. Им хорошо платили за возвращение шафитов – слово, которое она впервые узнала и которое определит всю ее дальнейшую жизнь, – в какой-то волшебный город с чужеземным названием на другом конце света. Он предложил пощадить ее отца, если Дурийя пойдет с ним добровольно, и скользнул металлическим взглядом по ее фигуре, ясно давая понять, что означает его «добровольно». Со слезами на глазах она согласилась, а он солгал, схватив их обоих и взяв ее в темноте во время самого длинного путешествия в ее жизни.

Так она познакомилась с джиннами.

Дэвабад. Переполненная квартира в трущобах города, которую она делила с другими шафитами, говорившими по-арабски. Они приютили Дурийю и ее отца и помогли им найти работу во дворце. Сам дворец, словно сказочный, был полон удивительных и чудовищных созданий. Король, о котором говорили, что он натравливает кровожадных зверей на своих врагов, и черноглазые брат с сестрой, которые ломали кости через весь зал. Перепуганная до полусмерти, Дурийя с облегчением обнаружила, что находится в услужении только у королевы – доброй женщины, чья неприкрытая любовь к маленькому сыну внушала Дурийе мысль, что в существах, разрушивших ее жизнь, могло быть все же что-то человеческое.

Но потом царица умерла, и Дурийю отдали Нахидам.

Черноглазый мужчина, покрывающий лицо вуалью и молящийся огненной купели на языке, которого она не могла понять. Он никогда не разговаривал с ней, пока не поймал Дурийю в саду и не назвал джутовые растения, которые она выращивала, чтобы сделать млухию для ее истосковавшегося по дому отца, сорняками. Бага Нахид собрался вырвать их, и Дурийя, выйдя из себя, ударила его, вымещая всю свою озлобленность на одном из самых опасных мужчин в Дэвабаде.