того, мне в тот день впервые пришлось сражаться с воинами-нэсрани (т. е. христианами), до того мне не доводилось иметь с ними дела. Я понял, что это христиане из выкриков: «О Ишу!», «О Йухан!», которые они издавали в ходе сражения. Я еще не понимал значения тех возгласов, лишь к вечеру, покинув поле боя, чтобы взглянуть на положение дел в лагере, я спросил привлеченных к работе жителей-турков, что означают те слова. Они пояснили, что то были христиане, на языке которых «Ишу» означает «Иисус», а «Йухан» — «Яхья» (Иоанн). Стало ясно, что часть подданных Йилдирима Баязида являются нэсрани-христианами, и он послал в сражение и этих людей.

Таков был первый день сражения с Йилдиримом Баязидом, в котором я не принял личного участия, ибо обстановка и необходимость управления ходом битвы заняли все мое время, не дав возможности самому ввязаться в бой. В тот день мои мысли были заняты тем, как остановить и обезвредить смертоносные колесницы, впервые для этой цели были применены веревочные арканы, набрасываемые на серповидные лезвия, выдвинутые впереди повозки, петля при этом захлестывалась так быстро, что острая часть лезвия не успевала коснуться веревки и разрезать ее. Конец аркана был привязан к луке седла нашего воина, и хотя сила тяги лошадей колесницы и тащила за собой упиравшегося всадника и лошадь, все же движение колесницы замедлялось, что давало возможность другим поражать лошадей колесницы, вынуждая ее к остановке.

Всюду, где пешие воины правителя Рума лишались поддержки своих колесниц, их удавалось легко уничтожить, из чего мы ясно поняли — уничтожая колесницы, мы уверенно одержим победу.

Мы продолжали биться до самого захода. Я мог бы прекратить битву раньше и отвести войско в лагерь, однако я хотел дать возможность получше подготовить и укрепить его дополнительно.

Чтобы подготовить порох в количестве, достаточном для уничтожения всех вражеских колесниц, нам требовалось по крайней мере два дня для его просушки. Погода стояла теплая и порох высыхал быстро, зимой и осенью, в холодную погоду, на это уходило больше времени.

Нам требовалось находиться в лагере не больше двух дней для подготовки пороха в необходимом количестве и потому следовало подготовиться к тому, чтобы выдержать там осаду.

Меня не беспокоил вопрос с обеспечением воды, ибо река Кизил Ирмак находилась вблизи, к востоку от лагеря. Но корма для лошадей было мало и я велел собрать необходимое количество корма и продовольствия из окрестных деревень, привлекая жителей для их перевозки.

К заходу солнца я оторвался от противника и войско возвратилось в лагерь, туда же перенесли раненных для перевязки и оказания им помощи, мы не сумели собрать останки своих для захоронения.

Не прошло и двух часов после наступления ночи, как с поля битвы начал доноситься вой гиен, я понял, что те начали пожирать трупы павших.

Я был почти уверен, что в ту ночь враг предпримет атаку, но вместо этого мне передали, что к лагерю подошел посланец от Йилдирима Баязида, который хочет переговорить со мной. Я велел завязать ему глаза, чтобы он не мог узреть обстановку внутри лагеря и привести его ко мне. Когда его ввели в мой шатер, я велел развязать ему глаза и спросил его по-тюркски, кто он и с каким делом пришел? Тот представился как военачальник в звании туман-баши. (Пояснение «туман-баши» командовал десятью тысячами воинов и это звание приравнивается должности командира дивизии — Переводчик).

Затем он вручил мне письменное послание, которое, как я увидел, было написано на персидском языке. (Персидский язык был языком международного общения в странах Средней и Западной Азии и Йилдирим Баязид также владел им. — Марсель Брион).

В послании Йилдирим Баязид, обращаясь ко мне как к «Тимур-беку», писал следующее: «Твои огненные кувшины, на которые ты, как мне кажется, сильно полагался, сегодня, как видишь, не причинили мне особого вреда, в результате, ты вынужден был в страхе бежать с поля битвы и укрыться в своем лагере. Поэтому, будет лучше, если ты завтра на рассвете отправишься назад тем же путем, что и пришел, ибо завтра против тебя будет пущено в ход еще большее число колесниц и войско твое будет уничтожено».

Я велел вызвать катиба (писаря) и велел в ответ написать следующее: «Я не бежал с поля боя, а счел целесообразным приказать войску покинуть поле боя подобно тому, как всякий полководец принимает те решения, которые во благо его войску. Ты обвинил меня в трусости, сказав, что я в страхе бежал с поля боя, и чтобы доказать что это не так, я готов завтра утром сразиться на глазах у всех один на один с тобою, который моложе меня и который, как говорят, способен разрубить саблей пополам целого верблюда. Победитель будет иметь право отрезать голову побежденному и я сегодняшней ночью назначу своего преемника для командования войском, советую тебе сделать то же самое, чтобы в случае гибели одного из нас, его войско не осталось без командующего. Если ты согласен на поединок, дай мне знать об этом».

Когда письмо было написано, я скрепил его печатью и передав посланнику, сказал: «Вот мой ответ Йилдириму Баязиду». Затем я в устной форме передал посланцу содержание письма, сказав: «Йилдирим Баязид обвинил меня в трусости и я написал здесь, что завтра на рассвете готов сразиться с ним один на один, победитель будет вправе отрезать голову побежденного, знай же об этом!»

Я для того поставил в известность того румского военачальника, брошенном мною вызове, что если Йилдирим Баязид откажется от поединка, тот человек знал о моей готовности сразиться и рассказал об этом другим.

В ту ночь от Йилдирима Баязида не поступило ответа, стало ясно, что он не хочет сразиться в поединке со мною. Вместо этого, его колесницы в течении ночи несколько раз приближались к лагерю, пытаясь атаковать нас. Однако, столкнувшись с препятствием в виде частокола, поворачивали назад. До самого рассвета не имело места никаких других происшествий.

Утром следующего дня я велел, чтобы начали изготовление пороха в части лагеря, примыкающей к реке Кизил Ирмак и делать это быстрее, чтобы обеспечить его количество, нужное для начинки кувшинов.

Место для просушки пороха было отведено на берегу реки и к полудню я заметил появившееся на небе облако. Поскольку была весенняя пора, я заключил, что возможен дождь, поэтому велел собрать все имеющиеся в лагере куски войлока и кошмы, натянуть их над порохом, предназначенным для сушки, чтобы уберечь его от порчи в результате дождя. Спустя три часа после полудня начали