– Откуда ты знаешь, что он хочет уничтожить себя? – всхлипнула Мэри Энн. – Я никогда не слышала ни о чем подобном! Он ведь… твой друг! Может, он случайно ввязался в неприятности, с которыми не может справиться. Уверена, так и было. О, бедный Гигио, пока мы здесь разговариваем, его там убивают!

Флурит задумалась.

– Может, ты и права. Он романтик – а пообщавшись с тобой, свихнулся на приключениях. Раньше он никогда не шел на такой риск. Но скажи мне, ты действительно считаешь, что стоит нарушить чьи-то суверенные права ради спасения старого, дорогого друга?

– Я тебя не понимаю, – беспомощно ответила Мэри Энн. – Ну разумеется! Позволь мне… просто сделай, что нужно, и отправь меня к нему. Пожалуйста!

Женщина поднялась и покачала головой.

– Нет, полагаю, я справлюсь лучше. Вынуждена признать, романтизм заразен. И, – усмехнулась она, – в некотором смысле занимателен. В двадцатом веке вы проживали такие жизни!

На глазах у Мэри Энн она быстро уменьшилась. Прежде чем исчезнуть, ее тело шелестящим движением, словно пламя свечи, перетекло к микроскопу.

Гигио стоял на одном колене, пытаясь защититься от монстра. Окружавшие его прежде амебы либо разбежались, либо были проглочены. Он быстро крутил мечом над головой, а Balantidium coli заходила то с одной стороны, то с другой. Гигио выглядел очень усталым – губы сжаты, глаза отчаянно прищурены.

Затем огромное создание в притворном маневре ринулось вниз, а когда Гигио замахнулся мечом, уклонилось и ударило сзади. Гигио выронил меч и упал.

Молотя волосковидными отростками, монстр стремительно развернулся воронковидным ртом к Гигио и приготовился нанести последний удар.

Гигантская рука размером с Гигио возникла в поле микроскопа и отшвырнула амебу. Гигио поднялся на ноги, подобрал меч и с изумлением посмотрел вверх. Облегченно выдохнул и улыбнулся. Очевидно, Флурит остановилась на размере больше ста микрон. Мэри Энн не видела ее тела, но его явно видела Balantidium coli, которая совершила кувырок и торопливо уплыла прочь.

Оставшиеся минуты фиксации ни одно существо не осмеливалось появиться рядом с Гигио.

К изумлению Мэри Энн, когда полноразмерные Флурит и Гигио возникли рядом с ней, Флурит первым делом извинилась:

– Мне очень жаль, но твоя воинственная подружка заставила меня тревожиться о твоей безопасности, Гигио. Если ты желаешь обвинить меня в нарушении Соглашения и вмешательстве в тщательно подготовленные планы по личному саморазрушению…

Гигио замахал рукой.

– Забудь об этом. Как сказал поэт, Соглашение – Хренглашение. Ты спасла мне жизнь, и, насколько мне известно, я этого хотел. Если я возбужу против тебя дело за вмешательство в мое подсознание, по совести нам придется вызвать мое сознание в суд как свидетеля твоей защиты. Дело затянется на много месяцев, а у меня нет на это времени.

Женщина кивнула.

– Ты прав. Ничто не сравнится с шизоидным судебным процессом в вопросах осложнений и словоблудия. Но я все равно тебе благодарна – я не была обязана спасать тебе жизнь. Сама не знаю, что на меня нашло.

– Вот что. – Гигио показал на Мэри Энн. – Век регламентации, всеобщей войны, тотальной прослушки. Это заразно.

– Ну ничего себе! – взорвалась Мэри Энн. – Я в жизни… правда, я… я просто не верю своим ушам! Сначала она отказывается спасать тебя, потому что это означает вмешательство в твое подсознание – подсознание! Потом наконец делает что-то полезное – и просит у тебя прощения – просит прощения! А ты, вместо того чтобы сказать спасибо, выражаешься так, словно прощаешь ее – за оскорбление действием! После чего начинаешь оскорблять меня – и… и…

– Прости, – сказал Гигио. – Я не хотел оскорбить тебя, Мэри Энн, ни тебя, ни твой век. В конце концов, мы должны помнить, что это был первый век современности, кризис, с которого началось выздоровление. И во многих смыслах это действительно был великий, авантюрный период, когда Человек в последний раз осмелился на многое из того, чего больше никогда не пытался повторить.

– Что ж. В таком случае. – Мэри Энн сглотнула и почувствовала себя лучше. Потом заметила, как Гигио и Флурит обменялись призрачными улыбками, и тут же перестала чувствовать себя лучше. Черт бы побрал этих людей! Кем они себя возомнили?

Флурит направилась к желтому квадрату выхода.

– Мне пора. Я заглянула только для того, чтобы попрощаться перед трансформацией. Пожелай мне удачи, Гигио.

– Трансформацией? Так быстро? Что ж, разумеется, желаю тебе удачи. Я рад, что мы были знакомы, Флурит.

Когда женщина ушла, Мэри Энн взглянула на озабоченное лицо Гигио и робко спросила:

– Что она имела в виду под «трансформацией»? И она сказала, что это главная трансформация. Я пока о таком не слышала.

Мгновение темноволосый молодой человек изучал стену.

– Лучше не отвечать, – наконец сказал он, обращаясь в первую очередь к самому себе. – Это одна из концепций, которые вас нервируют, вроде нашей активной пищи. Кстати о пище – я голоден. Голоден, слышишь? Голоден!

Он возвысил голос, и секция стены содрогнулась. Из нее возникла рука с подносом. Гигио начал есть стоя.

Он не предложил Мэри Энн присоединиться, чему она была только рада. Она успела заметить похожую на спагетти фиолетовую субстанцию, которая так ему нравилась.

Может, субстанция была хороша на вкус. Может, нет. Мэри Энн никогда этого не узнает. Она знала только, что не заставит себя есть то, что ползет к твоему рту и уютно извивается внутри.

Еще одна проблема этого мира. Что они едят!

Гигио поднял глаза и увидел ее лицо.

– Жаль, что ты не хочешь попробовать, Мэри Энн, – тоскливо сказал он. – Ты бы открыла для себя новое измерение в пище. Помимо вкуса, текстуры и аромата, еще и подвижность. Только подумай, пища не просто вяло, безжизненно лежит у тебя во рту, но красноречиво выражает свое желание быть съеденной. Даже твой друг, Уинтроп, кулинарный эстет, однажды признался мне, что его любимые пищевые симфонии не идут ни в какое сравнение с центаврианским либалилилом. Понимаешь, либалилил владеет слабой телепатией и может подстраивать свой вкус под диетические предпочтения потребляющей его персоны. Таким образом ты получаешь…

– Спасибо, но прошу тебя! Мне становится дурно от одной мысли об этом.

– Ну хорошо. – Он закончил есть и кивнул стене. Та втянула руку вместе с подносом. – Сдаюсь. Я всего лишь хотел уговорить тебя попробовать, прежде чем ты уедешь. Чтобы почувствовать вкус.

– Кстати, об отъезде. Потому я и пришла к тебе. У нас проблема.

– О, Мэри Энн! Я надеялся, что ты пришла ко мне ради меня самого, – ответил он и безутешно повесил голову.

Она не знала, серьезен он или шутит; проще всего было рассердиться.