обретает эпический размах. «Зверь какой! – восклицает мужик. – Мы тебе, зверю… У нас дважды два – четыре. Не таких видывали». Но топор от дерева отскакивает, его не берут ни огонь, ни бензопила. Как тут не вспомнить вышедшую в том же 1976 году повесть другого деревенщика, Виктора Астафьева, «Царь-рыба»: в ней браконьер Игнатьич из корысти вредит природе, но, едва не погибнув в схватке с гигантским осетром, переосмысляет всю свою жизнь и кается в грехах. У Распутина дерево выходит из схватки победителем, продолжая нести сторожевую службу над опустевшим островом и символизируя торжество жизни над примитивными человеческими расчётами: пока оно стоит, будет стоять и Матёра.

Как отразилось в повести историческое время?

Матёра – место, существующее как бы в мифологическом времени, почти вне истории. Деревня живёт «внутри происходящих в природе перемен, не отставая и не забегая вперёд каждого дня», но исторические перемены практически не затрагивают её жизненный уклад. За триста с лишним лет существования деревня повидала всякое: «Мимо неё поднимались в древности вверх по Ангаре бородатые казаки ставить Иркутский острог; подворачивали к ней на ночёвку торговые люди, снующие в ту и другую стороны; везли по воде арестантов»; здесь два дня шёл бой между занявшими остров колчаковцами и штурмующими его на лодках партизанами. Знала деревня «наводнения… пожары, голод, разбой», а также – хотя эти исторические обстоятельства никак не выделены – коллективизацию, антирелигиозную кампанию, в ходе которой церковь утратила крест и была приспособлена под склад, Великую Отечественную войну, на которой жители Матёры потеряли сыновей, кое-какие достижения прогресса: «В последние годы дважды на неделе садился на старой поскотине[1173] самолёт, и в город ли, в район народ приучился летать по воздуху».

Как отмечает филолог Игорь Сухих, «Матёра – это и мир мифа, царского лиственя и Хозяина, противопоставленный цивилизации самолёта и электростанции, и малая родина в противопоставлении новому посёлку за рекой, и деревня в её противопоставлении городу, и историческая Русь-Россия с петровских до советских времён, для которой характерна непрерывность существования»[1174].

Несмотря на историческую бессобытийность матёринской жизни, деревня и её старики-жители – единственные в мире Распутина хранители исторической памяти. Живым воплощением истории оказывается старик Богодул, пугающий берданкой чужаков, которые дразнят его: «Эй ты! Партизан! – Снежный человек! – Турок! – С кем воевать собрался, а? Какого она у тебя образца, пушка твоя? – Ты спроси, какого он сам образца. Не служил ли он у Петра Первого? – А у Ивана Грозного не хошь?»

Деревня Старый Падун до затопления. Братский район, Иркутская область. 1955 год[1175]

Будущее, которое стремятся приблизить сторонники прогресса, беспамятно – эту позицию воплощает в повести Андрей, представитель молодого поколения, рвущийся на великую стройку коммунизма: «Много ли толку от этой Матёры? И ГЭС строят… наверное, подумали что к чему, а не с бухты-барахты. Значит, сейчас, вот сейчас, а не вчера, не позавчера, это сильно надо. Вот я и хочу туда, где самое нужное. Вы почему-то о себе только думаете, да и то, однако, памятью больше думаете, памяти у вас много накопилось, а там думают обо всех сразу».

Зато его отец, Павел, к коллективной памяти относится с уважением. Понимая, что сжечь деревню необходимо, он не представляет возможности делать это своими руками: «И двадцать, и тридцать, и пятьдесят лет спустя люди будут вспоминать: "А-а, Павел Пинигин, который Матёру спалил…" Такой памяти он не заслужил».

Как отмечает Сухих, в образе Матёры Распутин описывает исчезновение всей «крестьянской Атлантиды», существовавшей триста лет, от освоения Сибири казаками до строительства электростанции на Ангаре, причём потопить эту старую крестьянскую Россию не могут ни Гражданская война, ни коллективизация, ни репрессии, ни война – конец ей приносит технический прогресс. Одним из источников вдохновения для Распутина могла быть русская легенда о заповедном граде Китеже, ушедшем под воду.

Какую роль в жизни Матёры играет природа?

Природа – это первое, что видит и с чем соотносит свою жизнь большинство героев «Прощания с Матёрой», кормящихся крестьянским трудом. Согласно Распутину, затопление Матёры неизбежно приведёт не только к разрушению природного баланса (это очевидно), но и к моральной деградации людей, вынужденных перестать обрабатывать, а затем и покинуть родную землю (примечательно, что Андрей, работавший на заводе и рвущийся на стройку, разучился косить). Природа возникает в повести не только в пейзажах, но и в виде символов воды, огня, земли или образа лиственницы, корни которой, согласно поверью, соединяют Матёру и Ангару, обеспечивая устойчивость острова посреди огромной реки.

И так же, как гигантское дерево, пускает корни в родную землю и человек. Об этом напоминает Дарья внуку:

Люди про своё место под богом забыли – от чё я тебе скажу. Мы не лутчей других, кто до нас жил… ‹…› Бог, он наше место не забыл, нет. Он видит: загордел человек, ох загордел. Гордей, тебе же хуже. Тот малахольный, который под собой сук рубил, тоже много чего об себе думал. А шмякнулся, печёнки отбил – дак он об землю их отбил, а не об небо. Никуда с земли не деться.

Человек не просто так хозяин своей земли: он владеет ей и привязан к ней до тех пор, пока её возделывает. В посёлке Павел чувствует себя не хозяином, а квартирантом, потому что тамошнее хозяйство не требует его трудов: дрова рубить не нужно, печку не топить, да и воду скоро проведут.

Размышляя и даже мечтая о смерти, Дарья задаётся вопросом, зачем терпеть старость с её неудобствами и мучениями, если традиционной пользы от старости больше нет: «Теперь и подкормку для полей везут из города, всю науку берут из книг, песни запоминают по радио». Удобрения упомянуты не случайно – Дарья рассматривает себя саму фактически как «подкормку»: «Господь жить дал, чтоб ты дело сделала, ребят оставила – и в землю… чтоб земля не убывала. Там теперь от тебя польза».

Недаром гибель Матёры начинается с разорения кладбища; и Дарья, и другие переселенцы при мысли о переезде больше всего беспокоятся о том, как бы забрать с собой своих покойников, чтобы перезахоронить их и в свой срок улечься к ним под бок (да и помирать в посёлке лучше поторопиться: на новом кладбище «всех подряд по очереди хоронют, кто с кем угадат» – не то что на Матёре, где семьи лежат рядом, как в «другой, более богатой деревне»). Когда Павел досадует, что нужно положить огромные труды, чтобы вырастить что-то на новой глинистой земле, когда затоплена будет прежняя – «самая лучшая, веками ухоженная и удобренная дедами и прадедами и вскормившая не одно поколение», эту фразу можно понять и так, что земля удобрена не только трудами прадедов, но и прадедами как таковыми. Человек в повести Распутина органически включён в природный цикл.

Как Распутину удалось опубликовать свою повесть, ведь картина мира Дарьи и других жителей деревни совсем не советская?

Несмотря на «несоветскость» картины мира, живущая сообразно природным циклам, а не историческому времени Дарья Пинигина никогда не ставит под сомнение, так сказать, легитимность существующей власти. Сам Распутин также напрямую не связывает бесчеловечный прогрессизм с конкретными решениями советского правительства, представляя их как негативную черту современного мира вообще. Подобная идеологическая обтекаемость была свойственна всем писателям-деревенщикам: они считали себя обязанными советской власти, при которой сделали успешную карьеру, и до перестройки не позволяли себе прямых обличений. Кроме того, Валентин Распутин принадлежал к самому правому флангу советской литературы, интересы которого отстаивали представители влиятельной «русской партии» во власти и в цензурном аппарате. В целом деревенская проза была серьёзным идеологическим противовесом ориентированной на западные образцы молодёжной прозе 1960-х (Василий Аксёнов, Анатолий Гладилин) и городской прозе 1970-х (Юрий Трифонов).

В чём Распутин видит выход из экологического и социального кризиса?

Валентин Распутин считал государственный кризис системным явлением, пронизывающим политику, культуру, человеческие отношения: в повести это связано с разрушением природного баланса острова Матёра, а значит, привычного уклада жизни коренных сибирских жителей (и, шире, русского населения вообще). В позднейшей публицистике Распутин привязывает сюда ещё и разнообразные «зарубежные влияния», от либерализма до рок-музыки; один из последних публичных жестов Распутина – подпись под коллективным манифестом «Молчать не позволяет совесть», авторы которого требовали