Поверить в такое трудно… Недостатка в прусских шпионах и соглядатаях при русском дворе никогда не было…

Но тогда получается, что Фридрих II действовал так, точно зная, какой будет реакция Петра III и какими будут последствия…

Само это предположение на первый взгляд кажется совершенно бессмысленным. Ведь еще 26 декабря 1761 года, когда, вступив на престол, Петр III немедленно разорвал союз с Австрией и заключил мир с Пруссией, Фридрих II писал ему: «Я никогда не в состоянии заплатить за все, чем вам обязан. Я отчаялся бы в своем положении, но в величайшем из государей Европы нахожу еще верного друга: расчетам политики он предпочел чувство чести».

Фридрих II Великий. Гравюра середины XVIII в.

Зачем же, спрашивается, нужно было Фридриху подталкивать верного друга к гибели?

Да затем, что Фридрих II хорошо знал, кто унаследует русский престол…

Знал он и то, что дочка бывшего коменданта его крепости, участница организованного Фридрихом заговора Апраксина и Бестужева, будет проводить ту политику, какая нужна Пруссии, и никакое чувство чести не превозможет у нее расчетов политики, с нею не нужно будет опасаться верного друга, который расчетам политики может предпочесть чувство чести.

И тут было бы нелепо упрекать Фридриха…

Исход Семилетней войны решили, как мы знаем, не сражения армий, а борьба династической крови…

Вспомним, что Елизавета Петровна, вступившая в войну с Пруссией, была немка только наполовину.

Петр III – немец уже на три четверти.

Но Екатерина – чистокровная немка. Конечно, после первого кровопускания, сделанного во время болезни, ей выпустили, как она изволила шутить, последнюю немецкую кровь, остававшуюся в ее жилах, но протестантство и политический прусский патриотизм, которые Фридрих положил в основание своей политической системы, выпустить вместе с кровью было невозможно…

И если у Фридриха появилась возможность иметь на русском престоле одноплеменницу, целиком обязанную ему (вспомним, что это Фридрих, который считался главой протестантской Германии, в 1743 году рекомендовал Ангальт-Цербстскую принцессу Елизавете Петровне) своим счастьем, то зачем тогда нужен друг с четвертинкой русской крови.

Кто знает, куда его заведет эта четвертинка, усугубляемая неприлично для политика развитым чувством чести?

А Екатерина II, сделавшись самодержавной государыней, не обманула ожидания своего покровителя, она заключила союз с Пруссией и все свое царствование проводила выгодную Пруссии политику. Именно с помощью Екатерины и смог Фридрих II разрешить все наиболее насущные для Пруссии задачи, а в 1772 году округлил свои владения после первого раздела Польши…

Более того… Екатерина помогла Фридриху решить и проблему укрепления Пруссии на будущее.

Неразборчивому в средствах королю-философу Россия всегда представлялась грубой, стихийной силой, которой он должен пользоваться для выгод Пруссии. Ради этого Фридрих не скупился на подкупы, запугивая ложными страхами, предавал на погибель собственных родственников.

Как остроумно заметил историк Евгений Севастьянович Шумигорский, не переносившего цепей «медведя», Фридрих задумал «перевязать» розовыми лентами и действительно добился того, что в течение всей своей жизни он был как бы постоянным сватом русского двора…

А Петра III Фридриху, наверное, было жаль.

Но что же делать? Человек, который расчетам политики может предпочесть чувство чести, не подходил для престола не только в России, которую он не знал и не любил, но и у себя в Голштинии…

Окончив так удачно для Пруссии Семилетнюю войну, Петр III затевал войну с Данией, а движение всех сил Русской империи на маленькую Данию для возвращения отнятого у Голштинии Шлезвига не очень-то и устраивало Фридриха. Таким образом, как только Петр III объявил о подготовке похода на Данию, он был обречен. Человеку с таким чувством чести нечего было делать в дружной семье германско-русских венценосцев…

В последних числах июля император уехал в Ораниенбаум, а императрице приказал поселиться в Петергофе. При Екатерине II было всего шесть камер-фрейлин да два камер-юнкера; император же взял с собою своих фаворитов и самых красивых придворных дам…

25 июня 1762 года был опубликован печально знаменитый указ об уравнении религий и неосуждении грехов против седьмой заповеди.

Сам Петр III нарушать седьмую заповедь не собирался. По свидетельствам современников, он планировал еще до выступления в поход развестись с Екатериной и жениться на графине Елизавете Романовне Воронцовой. В тот день, когда был выпущен указ, на возлюбленную императора возложили Екатерининскую ленту.

Как утверждала сама императрица, в тот же день был отдан приказ об ее аресте, но тогда за нее заступился дядя Петра III – принц Георгий Голштинский.

Ювелир Позье оставил воспоминания о домашнем спектакле, который на следующий день, как раз накануне переворота, вздумалось устроить Петру III.

– Я хочу, чтобы вы посмотрели мою комедию, – сказал ювелиру император. – Вот вам билет. Я все билеты раздаю сам.

Позье присутствовал перед обедом при маневрах голштинских войск и сражении двух маленьких галер на большом пруду. И маневры, и сражение галер показались ему более похожими на представление марионеток, нежели на военные учения, но видно было, что самому императору учения доставляют наслаждение.

За обедом Позье сидел за столом рядом с женою великого канцлера Воронцова, племянница которого должна была превратиться в императрицу.

– Что вы об этом думаете? – тихо сказал по-французски Позье. – Я очень боюсь, как бы не случилось чего-нибудь ужасного… Должен вам признаться, что, видя все, я не совсем спокоен.

– Вы правы, – отвечала жена канцлера, – я имею повод быть еще менее спокойна, чем вы.

И она заплакала…

Позье вспоминает, что вечером на спектакле императрица прислала к нему своего пажа сказать, чтобы он по выходе из театра зашел в ее покои, так как она хочет кое-что заказать.

Оказалось, что она сломала свой Екатерининский орден и попросила поправить.

Это был тот самый день, в который графиня Елизавета Воронцова должна была явиться с орденом, врученным ей императором, и Позье сказал императрице, чтобы она подумала, не обидится ли император за то, что она в пику нарочно является к столу без ордена.

Екатерина II уже не первый раз оказывалась на краю пропасти, и только звериное чувство опасности, умение мгновенно обнаружить противника и определить слабые его места спасало ее от гибели.

– Хорошо, – сказала императрица, – приезжайте за орденом завтра в Петергоф.