к правильным действиям, как в политике, так и в других сферах, является Библия, поскольку в ней содержатся все важные истины истории и философии. "От трудящихся классов не требуется большего, чем это", и "возможно, в целом нежелательно..... Но вы,... как люди, принадлежащие к высшим слоям общества", должны также знать историю, философию и теологию. Противоядием от ложной государственности является история, как "сопоставление настоящего с прошлым и привычка вдумчиво сопоставлять события нашего века с событиями прошлого".75

В "Светской проповеди" (1817) продолжено обращение к "высшему и среднему классу" как лучшим проводникам разумных реформ и защитникам от "софистов и поджигателей революционной школы".76 Но в книге признавались и некоторые современные беды: безрассудное раздувание национального долга, крестьянство, погружающееся в нищету, труд детей на фабриках. Кольридж отмечал "глупость, самонадеянность и экстравагантность, которые последовали за нашим недавним беспрецедентным процветанием; слепые практики и ослепляющие страсти спекуляций в коммерческом мире, с косяком показных глупостей и чувственных пороков". Он оплакивал подверженность новой деловой экономики периодическим подъемам и депрессиям, что приводило к краху и всеобщим страданиям.77

Он рекомендовал провести несколько базовых реформ. "Наши производители должны согласиться на регулирование".78 особенно в отношении детского труда. Государство должно признать своими "позитивными целями": 1. Сделать средства существования более легкими для каждого человека. 2. Обеспечить каждому из своих членов надежду на улучшение своего положения и положения своих детей. 3. Развитие тех способностей, которые необходимы для его человечности, т. е. для его рационального и нравственного бытия".79 Он призывал к организации лидеров всех профессий для изучения социальной проблемы с точки зрения философии и выработки рекомендаций для общества; и эта "национальная церковь должна финансироваться государством".80

В конце своей "Светской проповеди" Кольридж признал, что никакая чисто мирская или светская мудрость не может решить проблемы человечества; только сверхъестественная религия и Богом данный моральный кодекс могут обуздать присущую людям склонность.81 Зло настолько врождено в нас, что "один только человеческий разум..." "недостаточен для того, чтобы восстановить здоровье воли".82 Он призывал к смиренному возвращению к религии и к полной вере в Христа как Бога, умершего для искупления человечества.83

В 1815-16 годах Кольридж написал или продиктовал некоторые "Очерки моей литературной жизни и мнений" для использования в предполагаемой автобиографии. Этот том так и не был завершен, и Кольридж опубликовал наброски в 1817 году под названием "Литературная биография" (Biographia Literaria), которая сегодня является наиболее доступным источником информации о мыслях Кольриджа в области философии и литературы. Она удивительно последовательна и ясна, если учесть, что большая ее часть была написана во время отчаяния из-за пристрастия к опиуму, накапливающихся долгов и неспособности обеспечить образование сыновей.

Он начал с отказа от ассоциативной психологии, которая когда-то его увлекала; он отверг представление о том, что все мысли - это механический продукт ощущений; они, по его мнению, дают нам лишь сырье, которое "я" - помнящая, сравнивающая, продолжающая жить личность - перерабатывает в творческое воображение, целенаправленное мышление и сознательное действие. Весь наш опыт, осознанный или нет, записывается в памяти, которая становится хранилищем, из которого разум - осознанно или нет - черпает материал для интерпретации настоящего опыта и освещения текущего выбора. Здесь, конечно, Кольридж следовал за Кантом. Десять месяцев, проведенные в Германии, превратили его не только из поэта в философа, но и из детерминиста-спинозиста в кантианца со свободной волей. Здесь он полностью признал свой долг. "Труды прославленного мудреца из Кенигсберга... более, чем любая другая работа, одновременно оживили и дисциплинировали мое понимание".84

От Канта Кольридж перешел к фихтевскому возвеличиванию самости как единственной непосредственно познаваемой реальности, через гегелевское противопоставление и объединение природы и самости, к шеллинговскому подчинению природы и разума как двух сторон одной реальности, в которой, однако, природа действует бессознательно, тогда как разум может действовать сознательно и достигает своего высшего выражения в сознательных творениях гения. Кольридж свободно заимствовал у Шеллинга и часто пренебрегал упоминанием своих источников;85 Но он признавал свои общие долги и добавлял: "Для меня будет счастьем и честью, если мне удастся сделать саму систему [Шеллинга] понятной для моих соотечественников".86

Последние одиннадцать глав "Биографии" представляют собой философскую дискуссию о литературе как продукте воображения. Он различал фантазию и воображение: фантазия - это воображение, как, например, воображение русалки; Воображение (Колридж писал с большой буквы) - это сознательное объединение частей в новое целое, как в сюжете романа, организации книги, создании произведения искусства или формировании науки в систему философии. Эта концепция стала инструментом для понимания и критики любого стихотворения, книги, картины, симфонии, статуи, здания: насколько продукт обладает или не обладает структурой - сплетением соответствующих частей в последовательное и значимое целое? На этих страницах Кольридж предложил философскую основу для романтического движения в литературе и искусстве.

Свою сложную "Биографию" он завершил острой критикой философии Вордсворта и его поэтической практики. Правда ли, что высшая философия жизни может быть найдена в образах и мыслях самых простых людей? Является ли язык таких людей лучшим средством поэзии? Нет ли принципиальной разницы между поэзией и прозой? По всем этим вопросам поэт и критик расходились вежливо, но остро и эффективно. Затем он завершил свое выступление исцеляющим поклоном мудрецу из Грасмира как величайшему поэту со времен Мильтона.87

XII. ВОРДСВОРТ: КУЛЬМИНАЦИЯ, 1804-14

После нескольких незначительных скитаний семья Вордсворта переехала (1808) из коттеджа Дав в более просторный дом в близлежащем Аллан-Бэнке. Там поэт расцвел как садовод-пейзажист, окружив дом растениями и цветами, которые резвились под грасмирскими дождями. В 1813 году семья окончательно переехала в скромное поместье Райдал Маунт в Амблсайде, в миле к югу от Грасмира. Теперь они жили в достатке, у них было несколько слуг и несколько титулованных друзей. В этом же году лорд Лонсдейл добился назначения Вордсворта распространителем марок графства Уэстморленд; эта должность, сохранявшаяся до 1842 года, приносила поэту дополнительно двести фунтов в год. Освободившись от экономических забот, он стал больше времени проводить в своем саду, превратив его в райский уголок из рододендры и других цветущих растений, которым он является и по сей день. Из его окна на втором этаже открывался вдохновляющий вид на Rydal Water (т.е. озеро) в двух милях от дома.

Тем временем (1805) он закончил "Прелюдию", начатую в 1798 году; "каждый день, - заметила Дороти, - он приносит нам с утренней прогулки по большой порции".88 Она и Сара Хатчинсон были заняты диктовкой; Вордсворт научился думать чистым стихом. Он озаглавил неторопливую эпопею "Рост ума поэта"; она задумывалась как ментальная автобиография и как прелюдия к "Экскурсии", в которой подробно излагалась философия,