на груди и сильно встряхнул: - Ты, что это, сучонок? Офицер ранен, защищая тебя, твою медсестру, Россию, а ты его выгнал. – Врача ещё раз сильно встряхнули, - если духи придут сюда, то они задницу тебе прикажут лизать, а потом делать туда уколы, а в это время остальные медсестрой будут баловаться. Быстро, перевязывай рану и делай обезболивание майору.

Побледневший эскулап, дрожащими руками начал отламывать ампулы и набирать в шприц обезболивающее. Мы же расселись на стулья и стали успокаивать напуганную медсестру, которая довольно быстро пришла в себя и стала даже наезжать на нас.

- Я, конечно, не одобряю поступка врача: я ему потом сказала об этом, когда он выгнал майора. Надо было оказать помощь. Но и вы ведёте себя неправильно: избили врача, ведёте себя как хулиганы, а вы же офицеры. Про вас так красиво Газманов поёт….

- Знаешь, дорогая, - Олег Касаткин пододвинулся к ней вместе со стулом, - стране и вам всем по большому счёту наплевать на нас военных: как мы там воюем в Чечне, за что погибаем, за чьи интересы и ошибки. Вот ты красавица вспомни: что ты делала 15 марта?

- А мне и вспоминать не надо: день рожденье у подруги было, - у девушки даже улыбка появилась на лице: наверно, веселое день рожденье было.

Олег внимательно посмотрел на медсестру и со вздохом пододвинул к себе сумку: - Ты даже оживилась, вспомнив день рожденье. Весёлое было – да? А теперь посмотри, что я в сумке везу. И ты доктор тоже смотри. – Касаткин расстегнул сумку, стал доставать из неё и раскладывать на медицинской кушетке вещи и различные предметы. Мы знали, что эти вещи Олег везёт в музей боевой славы дивизии, но с интересом наблюдали за реакцией побледневшей медсестры и врача, который так и застыл с бинтом в руке. Когда вещи были разложены, Олег начал тихим голосом рассказывать: - Вот это бронежилет, вернее остатки бронежилета капитана Нестеренко. Он погиб в атаке, в 10 часов дня 15 марта, когда ты, солнышко, нетерпеливо ждала прихода вечера и чистила пёрышки, чтобы повеселиться. Только Юрка, уже смертельно раненый, тяжело умирал. А это его автомат. Автоматом эту железку уже не назовёшь, но вот что остаётся от оружия, когда рядом происходит взрыв. А это шлем старшего лейтенанта Сороговец: он погиб часом раньше, после того как разведчики в рукопашной схватке очистили окопы от боевиков, ему пуля снайпера попала прямо в глаз. Вот эти тёмные пятна на шлеме – засохшая кровь Сороговца. А это не отправленные домой письма сержанта Молдаванова. Правда, он погиб 13 марта, когда прикрывал вынос раненого из боя. Доктор, - Олег повернулся к врачу, - машина сержанта горела, а он вёл огонь из горевшей машины, так и сгорел, но не дал боевикам приблизиться к раненым. Тут у меня кинжал лежит, но это трофей. Видишь, какой он красивый и большой. Я его помыл после того, как он ко мне попал, а так он был в каких-то бурых пятнах: может кому-нибудь из наших пленных башку отрезали. Вот так. Были люди, смеялись, жили, детей растили, а теперь от них только вещи остались, которые будут лежать в пыльных витринах музея.

И Россия нас встречает, как мачеха, как преступников или наёмников. Вот вам и пример, - Олег махнул рукой в сторону врача, - А Газманову низкий поклон от нас, хоть кто-то хорошее про нас говорит и поёт. А врач твой, ещё мало получил. Но ладно, мы его трогать больше не будем, но я думаю, что это ему послужит хорошим уроком, хотя любви к военным не прибавит. Но это уже его проблемы.

Когда были закончены все медицинские процедуры, мы вышли из медпункта и направились в здание вокзала. Около главного входа, вертя головой во все стороны и переминаясь с ноги на ногу, стоял водитель «Москвича» с сумкой в руке, а около него стояли два патрульных мента, и проверяли его документы.

- Ребята, - радостно закричал он, чуть ли не всю привокзальную площадь и дёрнулся к нам, но милиционеры крепко схватили его за руки, - я уж думал вы уехали.

- Что за проблемы, мужики?

- Проверяем документы у подозрительного лица.

- Да я этих офицеров-чеченцев с аэропорта привёз. Ребята, я деньги с вас всё-таки взять не могу. Вот купил вам водки и закуски, - водитель поднял тяжёлую сумку и со стеклянным звоном встряхнул её.

- Ребята, мы с Чечни, в отпуск домой на несколько дней едем. На аэропорту с нас по двести рублей с человека содрать хотели, а он нас, получается теперь, бесплатно перевёз. Отпустите его. – Менты, особо не споря, но для приличия всё-таки сделав мужику замечание, отпустили его и величественно удалились.

Было уже два часа ночи и в кассовом зале, куда мы зашли почти не было людей. Лишь около одной из касс виднелась небольшая очередь, во главе которой находились два пьяных в дымину, здоровенных солдата в парадной форме. Судя по размалёванным чемоданам и расшитую разными прибамбасами форму это были дембеля. Один из них, засунув по плечи голову в кассу, любезничал с кассиршей, представляясь самому себе сногсшибательным Казановой. Второй стоял рядом и пыжился от сознания того, что они два перца «гарцуют» тут. Очередь терпеливо стояла и молчала, боясь сделать замечание бойцам и получить в ответ увесистую оплеуху. Коля Бородуля, шедший впереди нас, увидев эту минорную картину, молча, как разъярённый бык ринулся к солдатам и, далеко отводя раненую руку, приготовился ударить бойца с боку. В долю секунду ярко представив, как от сильного удара, отрезанная стеклянным краем голова солдата упадёт кассирше на стол я неистово заорал: - Бородуля, Стой!

Но было поздно: солдат только высунул на крик голову и тут же получил сильный удар в челюсть. Пролетев метра три по воздуху, нелепо размахивая руками, он шмякнулся на гладкий мраморный пол и уехал в угол. Второй, получив мощный пинок под задницу и подхватив чемоданы, ринулся мимо нас на выход, где споткнулся о первого солдата, который уже на четвереньках выбежал из угла и вставал на ноги. Побарахтавшись на полу несколько мгновений, оба