майор ранен в бою несколько дней тому назад, и рана у него сейчас очень болит. Простите, красавицы, - я приобнял девушек за плечи.

Проводницы с удивлением посмотрели на меня, а потом на Бородулю.

- А за что его прощать? – Почти одновременно с удивлением воскликнули блондиночки.

- Как за что? – Теперь удивился я, - он ведь вас нецензурно обругал.

- Нет, мы его в первый раз видим.

- Коля, иди сюда, - устало подозвал к себе майора, - ты кого послал на три буквы?

Офицер подошёл, затуманенным взглядом посмотрел на вагон справа, потом слева и обрадовано кивнул головой на соседний вагон: - Вон тех, я послал.

Я радостно засмеялся и от всей души поцеловал проводниц, которые шутливо, со смехом, отбивались от меня: - Загружайся ребята, занимай места. Девчонки, едем…..

Сам я сел почти перед самым отправлением поезда, чтобы не выпустить своих офицеров из вагона на перрон. Махнул на прощание рукой ментам и скрылся в вагоне. Ребята уже успокоились, даже как будто протрезвели: вели себя смирно и скромно. У проводников узнал, что Верещагино будет через несколько часов и решил сразу идти к бригадиру поезда договориться насчёт проезда до Екатеринбурга. Со мной напросился идти и Бородуля. Чувствуя свою вину, Коля старался во всём мне помочь. В плацкартном вагоне, который мы проходили, в одном из купе сгрудились возбуждённые пассажиры: при нашем приближении они замолчали и как-то странно на нас поглядели. Молча посторонились, пропуская и пока мы не скрылись, чувствовали на своих спинах враждебные взгляды. Нашли бригадира и объяснили ему ситуацию. Мужик попался нормальный: - Ребята, езжайте хоть до Хабаровска. Насчёт ревизоров не беспокойтесь. Но если придут пассажиры на эти места придётся им уступить, а там что-нибудь придумаем.

Радостные оттого, что решили проблему с проездом, мы опять вошли в тот вагон и нас сразу же остановила женщина: - Товарищи офицеры, тут ваши солдаты едут: посмотрите их.

Под перекрёстными и недружелюбными взглядами всего вагона, мы подошли к купе, несколько человек расступились, пропуская нас. На нижней полке сидели два бледных, болезненного вида солдата. Одеты были они хоть и в чистое камуфлированное обмундирование, но старое и застиранное. В довершение всего оно было на пару размеров больше, что превращало и так щуплых и худых солдат в детей, по ошибке одетых в военную форму. Тут же рядом стояли огромные, растоптанные сапожище, которые тоже повидали на своём веку немало. У одного из солдат штанина завёрнута выше колена и вся нога была залита кровью. Кровь уже остановили: кто-то из пассажиров наложил выше колена жгут.

- Что тут произошло? – Обратился я к пассажирам.

Сидевший напротив мужчина, он и наложил жгут, повернулся к нам: - Солдаты были ранены в Чечне, в госпитале не долечили и выпнули их оттуда домой в отпуск. Перед Кировом рана открылась – бинтов запасных у солдат нет. Хотели их здесь снять с поезда и отправить в местный госпиталь, но они упёрлись. Как мы потом до Хабаровска будем добираться? Ни билетов, ни денег. Что ж вы, товарищи офицеры, делаете? Что ж вы творите?

Меня аж в жар бросило о того, с какой тоской произнёс это гражданский, скрипнул зубами: - Не по адресу, дорогой товарищ, обращаешься: мы обычные армейские рабочие лошадки, которые вместе с такими же солдатами и тянут трудный армейский воз. Мы тоже с Чечни едем на несколько дней домой в отпуск – денег хватило на билет только до Верещагино, а ехать в Екатеринбург. Товарищ мой, - я кивнул на Колю, - тоже ранен несколько дней назад, так сегодня ночью пришлось врачу на вокзале морду набить, чтобы он его перевязал.

Я присел перед солдатами: - С какого полка, ребята?

- С 511-го, товарищ майор, - второй попытался встать, но я его посадил на место.

- С 511-го, а старшего лейтенанта Часова знаете? – С удивлением спросил я.

Солдаты оживились: - Да, это наш командир роты. Он за два дня до нас ранен был и его увезли в госпиталь. А вы откуда его знаете?

- Да сегодня ночью его встретили в аэропорту Нижнего Новгорода, позавчера его тоже выписали из госпиталя. У него всё нормально. А мы сами с 324 полка, правее Шали стоим – соседи ваши. Как же вас, не долечив, выписали?

Второй солдат был побойчей, он и рассказал, что мест в госпитале не хватало и всех кого более-менее подлечили или залечили, выписали по домам в отпуска. Им на дорогу дали только проездные и тридцать рублей на пропитание до Хабаровска. А ведь от Хабаровска им ехать ещё достаточно далеко в глубину края: - А, прорвёмся товарищ майор.

Пока он всё это рассказывал, Бородуля достал запасной бинт и перевязал ногу солдату.

- Ладно, ребята, оставайтесь. Мы с офицерами что-нибудь придумаем, чтобы вы нормально доехали до Хабаровска. – Мы поднялись и я пригласил в тамбур для разговора несколько пассажиров, которые суетились вокруг солдат наиболее активно.

- У меня такая просьба к вам, - когда мы собрались в тамбуре, - где-то до Перми, подкормите солдат. У нас сейчас у самих ничего нет: ни денег, ни продуктов, но мы что-нибудь придумаем. Я пока не знаю – что, но что-нибудь обязательно сделаем, чтобы солдаты достойно доехали до дома.

В свой вагон мы пришли в гнетущем состоянии, собрали ребят и рассказали о солдатах. Ещё раз вывернули свои вещи, но кроме двух банок тушёнки ничего не обнаружили. В отвратительном настроении лёг спать, считая по пословице, что «утро вечера мудренее».

В Верещагино остановка была пять минут и в наш вагон никто не сел, но проводницы предупредили, что в Перми, скорее всего, пассажиры появятся и придётся уступать места. До Перми я заснуть уже не мог: мысли, как помочь солдатам, неотступно преследовали меня. Незаметно подъехали к городу и я стал будить своих товарищей. Только поезд остановился, как в вагоне появились настоящие хозяева наших мест. Вместе с ними