ещё и получите удовольствие, ручаюсь.

— А третьего варианта вы не предусматриваете? — говоря это, он думал совершенно о другом, о шансах в жизни, к собственному стыду, по правде говоря, стоя на своём, закидывая удочку.

— Что тут может быть за третий вариант?

— О, и третий, и четвёртый. Можно оставить себе, не воспользовавшись, можно оставить там, где мы случайно наткнёмся, можно послать его бостонской полиции, чтоб те наконец забастовали как следует.

— Сомневаюсь, а что, подскажите, в Бостоне там что-то намечается?

Разглядывая его ещё какое-то время, безапелляционно и неучтиво, он с большой осторожностью извлёк на свет тубус от подзорной трубы, в котором держал список. Только он протянул руку, как сбоку, на улице, раздался взрыв, невольно отдёрнул. Агент не шелохнулся.

— И им вы хотите подкатить ещё чего похлеще?

— Да это всё блажь, слушайте сюда, — он развернул свиток и стал важно читать. — Люди, коли кто из вас ратные и двоежильные, вы ступайте нуньчу же ко княженецкаму двору, по велик приказ и великое повеление. Кто ослушанье вздумает, того на долонь кладу, другой поверх прижимаю, сделаю того в осяный блин.

— И это кричали со стен?

— Как видите, у нас в руках первое доказательство.

— Ну не знаю, не знаю, я бы на такой оксимель не слетелся.

— А тогда у них было меньше дел, да что там, все бродяги только и ждали подобного объявления, воспитанные в норе под аккомпанемент схожих ситуаций.

Теофраст с ужасом подумал, что он тоже, как и бродяги, с детства ждал такого объявления в соответствующей реалиям форме и, кажется, сейчас получал.

— И кто именно это привёз?

— Я не знаю.

Он поднялся, явив немалый рост и, чуть склонившись, высунул бороду в небольшое окно кабинета, подавая той какие-то странные знаки, словно фальшивой.

— Вообразите себе ларец

— Ларец и есть мечта аншефов, или она всё же внутри?

Он надеялся, что не отпугнул его жадностью и развившейся в одночасье алчностью к этому делу, хотя внешне оставался невозмутим. В их семье такое насаждалось, роды что-то делали с памятью… Дети почти сразу отпускались из лона, ставка на эту прихотливо закрученную цепочку, с годами, вне зависимости от выбора партнёров, делавшуюся только туже, заставляя думать о венце в виде какого-то сверхзамка… антинового; гениальность и порочность, область их применения одна и выражена до того неярко, что вымирание либо отлёт к звёздам тому, кто всегда был изнутри процесса, не казались кардинальным решением. В любом ли случае оставление колыбели? ну а что достойней оттенит корону династии? благоденствие в оной? дудки, тогда не обнародуются приключения в космосе с учётом всего, интерьеры загадочных катакомб, состоящих из кротовых нор. Во всю Евразию терминал для экскурсий вдоль стрелы времени, на кончике Эвереста за всё человечество медитирует йог из шерп, ну и всё, на прочем беснуется природа, цветы распускаются, оленята не пасутся возле убитых матерей, у пингвинов клювы не в мазуте, тоже такая попойка на обочине, и она почти окончена.

Они вышли из леса по поверхностной торфяной залежи, для чего пришлось сделать приличный крюк. Дальше путь лежал сквозь череду оврагов, подёрнутых вереском, потом ещё одна, но уже узкая балка, за которой открылся тот самый безымянный приток Рутавечи.

На берегу они не отказали себе в удовольствии снять сапоги и походить в воде, потом градус странного чувства, расположенного между недовольством друг другом здесь и сейчас, злой памятью о тех или иных несчастьях, случившихся из-за войны, и моральной усталостью, поднялся, и это, по-видимому, уже точно была нервная почва; одно неподдержание чужих глупых поступков могло бы действовать отрезвляюще, и пусть их дружба протекала сейчас фундаментально асимметрично, но когда встречается не только протекция, но провокация, а после неё состязание… Бывало, накатывало нечто, как только выйдешь из леса, словно последние деревья — это защита, а здесь, на воле, не похожей на выбор себя как собственного, имеющего ценность существования, даже в окружении исчезнувших тайлинов, даже на окраине войны, среди разговоров о смерти, жестокости мыслей, падежа скота и бытового насилия как-то всё сбрасывалось в одну массу и одновременно с метафизических плеч.

Они шли через поле, солнце пекло шеи, выбеливая тульи фуражек; позади осталась почти половина намеченного пути от реки в сторону Витебска, когда впереди показался пикник. На толстом цветном покрывале ворковали две барышни в пышных платьях, с кружевными зонтиками, в шляпках, украшенных букетами пожухших мальв и подвязанных широкими лентами у подбородков.

— Ты тоже это видишь?

— Да я сюда и шёл.

Словно она бежит к нему с другого конца поля, а кажется, что зала, глаза в глаза, мимо проносятся поручики в вальсе, почему-то их дамы не заостряют на себе внимания, а она парит к единственному здесь партизану, имеющему реальную власть, уже потекла, настоящая шпионка, панталоны намокли, жаль, нельзя взять его за руку и приставить туда, а то на юбке сделается пятно, уже несколько раз облизнула губы, но не знает, насколько он зорок, хочет надеяться, что весьма, под левой грудью у неё драконье яйцо с трещинами синей краской, на макушке под волосами письмо для великого магистра, аккумулирует в себе желание его члена у неё везде, только так их и можно провести, чтобы что-то получить, нужно что-то дать, уводит в сад под каким-то предлогом, потом в стог, они падают в него спинами, с размаху, целуются, он сразу начинает шёпотом и прерывисто выбалтывать всё, она сосёт и слушает ровно тридцать секунд, потом не отрываясь запечатывает ему губы ладонью, а может, и лоном, ей нужно всё или ничего, а теперь ещё и фейерверк, пусть данный экземпляр уже и спустил ей в гортань, а она проглотила, покатав на языке, чтобы знать своё место…

— Чушь, — ловко поднявшись на ноги, она уже собирала пожитки в корзину.

— Вы что, лесные содомиты? — спросила вторая, перемещаясь на колени, стоя на них, помогая.

С кромки оврага открылся внушительный цирк с крутыми склонами, поросшими сочной пастушьей сумкой, на дне которого мелом было расчерчено в меру причудливое, то есть достаточно причудливое для го и недостаточно для «Собственной книги мальчика», поле. В одном из склонов имелась пещера, похоже, что искусственного происхождения. Когда они ещё пробирались к прорубленным в дёрне зрительным местам, из недр земли на свет вышли двое: пожилой усталого вида мужчина в полосатой пижаме, следом его представительный провожатый с громадной бородой, оба с озабоченными лицами.

— Чёрт подери, какой длинный тоннель.

— Представляли себе побег по-иному?

— Это не побег.

— Но и не похищение. И не командировка.