На последний танец Ульрих хотел пригласить царицу торжества — Марию. Но напрасно он и Георг отыскивали ее по всему залу. Смеющиеся дамы сообщили, что шесть самых красивых и благородных барышень увели ее в новый дом, чтобы там оказать ей, как требовал обычай, услуги горничных.

— Sic transit gloria mundi![96] — сказал, улыбаясь, герцог. — Однако смотри, Георг, идут уже твои дружки с факелами и двенадцать юнкеров — хотят вести тебя домой. Но прежде мы должны осушить прощальный кубок. Ступай принеси самого лучшего вина! — обратился он к виночерпию.

Между тем почетное факельное шествие из двенадцати юношей во главе с Марксом Штумнфом и Дитрихом Крафтом приблизилось, предлагая Георгу следовать с ними. Так требовал рыцарский обычай.

Виночерпий, наполнив кубки, поднес их герцогу и Георгу фон Штурмфедеру.

Герцог долго с некоторым умилением смотрел в лицо молодого супруга, наконец, пожав ему руку, сказал:

— Ты выдержал испытание. Когда я был в подземелье, всеми покинутый и несчастный, ты объявил себя моим сторонником. Когда те сорок предателей сдали мою крепость и я уже не владел ни одним клочком любимого Вюртемберга, ты последовал за мною в изгнание, утешал меня и укреплял во мне надежду на будущее. Оставайся со мною, юный друг. Кто знает, что ждет нас впереди! Сейчас я вновь повелеваю своими подданными. Они громко, во всеуслышание провозглашают славу моему дому и роду, желая многих лет счастья и благоденствия. Но мне всего дороже твой тост, произнесенный в подземелье, в мрачной пещере, на который отозвалось всего лишь одно эхо. Теперь я возвращаю его тебе. Будь счастлив со своею женой! Пусть род твой благоденствует и процветает во веки вечные! Пусть всегда будет богат Вюртемберг такими мужами, как ты, — храбрыми в счастье и верными в несчастье!

Герцог осушил бокал. Слеза радостного умиления скатилась на дно. Восторженный крик гостей дружно поддержал тост герцога. Факелоносцы построились в два ряда, и Георг с дружками во главе торжественно покинул замок вюртембергского герцога.

Путь, которым следуют знаменитые романисты наших дней, описывающие былое и настоящее, не нуждается в дорожном указателе, он имеет вполне определенную конечную цель, а именно — свадьбу героев. Путь этот бывает извилист, заставляет отклониться в сторону, заглянуть в замок, трактир, на постоялый двор, неприлично долго скучать, затем сломя голову мчаться, поспешая к заветной цели. И когда наконец после долгих волнений действие приближается к развязке, например в комнате невесты, тут-то автор захлопывает дверь перед самым носом читателя и завершает книгу. Мы бы могли тоже остановиться на описании чудесной музыки в герцогском дворце или же факельном шествии жениха с дружками, но стремление к правде и интерес к героям этой истории вынуждает попросить уважаемых читателей сопровождать нас еще некоторое время, чтобы проследить повороты судьбы, поначалу несчастливой, затем благоприятной и, наконец, вновь погруженной в бездну горя.

Эпиграфом к данной главе послужили предостерегающие слова духа, которые слышат многие, но не все им внемлют. Во все времена мрачный дух витает над землей. Люди часто чуют его шорох, но стараются заглушить неприятные предчувствия радостными воспоминаниями. Ульриху Вюртембергскому часто слышались странные ночные звуки во время бессонных ночей в замке. Он считал, что то — топот вооруженных людей, угрожающая поступь надвигавшегося войска. Герцог слышал, как она приближается, а когда убеждался, что это всего лишь движение ночного воздуха, блуждающего по башням крепости, в нем все равно оставалось мрачное ощущение грядущей перемены судьбы.

Предупреждение старого рыцаря Лихтенштайна было еще свежо в его памяти, напрасно он старался повторять про себя ловко сформулированные заключения своего канцлера, чтобы оправдать собственное поведение, которое теперь ему казалось необдуманным.

Старые враги герцога поднялись снова, образовав довольно внушительную силу. Союз собрал новое войско и проникал все глубже и глубже, в самое сердце Вюртемберга. Имперский город Эслинген служил союзникам точкой опоры. Он находился в нескольких часах езды от столицы, в центре страны, и мог стать при наличии хорошего сообщения мощным укреплением, откуда удобно совершать набеги на остальные части Вюртемберга. Во многих местах крестьяне, напуганные новыми крутыми мерами герцога, принимали союзников довольно благосклонно. Вюртембержцы уважали старину и древние обычаи.

Старые права, старые порядки были для них превыше всего, даже если нововведения сулили лучшую участь. Спокойствие, каковое они выказывали во всех случаях жизни, тут же покидало их, лишь они заговаривали о новшествах. Своенравие, даже упрямство толкали вюртембержцев на защиту старого с таким жаром и рвением, которые были вовсе не свойственны их уравновешенным натурам.

Эту приверженность традициям в своем народе герцог узнал давно, когда, по предложению советников, для улучшения финансового положения ввел новые налоги. Восстание «Бедного Конрада» заставило его призадуматься и заключить Тюбингенский договор. Но та же любовь к старым порядкам была выказана ему и самым волнующим образом, когда Швабский союз напал на Вюртемберг и захотел изгнать из родового гнезда главу этого герцогства. Отцы и деды нынешних горожан и крестьян всегда жили под началом герцогов и графов Вюртембергских, поэтому они ненавидели всякого, кто желал изменить этот порядок.

И вот наследный герцог, исконный вюртембержец, вновь вернулся на родину. Люди встретили его с радостью, убежденные в том, что все теперь будет по-старому. Они бы беспрекословно выплачивали десятину, многочисленные налоги, делали взносы, платежи, если бы все шло заведенным порядком. Но этого не случилось, старые правила вышли из употребления, налоги выплачивались по-иному; неудивительно, что на герцога стали смотреть как на нового властелина и принялись ворчать на его нововведения.

У народа не было больше доверия к Ульриху не столько потому, что рука его стала тяжелее и он хотел получить от них больше, чем прежде, а скорее в силу подозрительного отношения ко всякого рода новшествам.

Герцог, особенно когда ему в ухо нашептывал такой советник, как Амброзиус Воланд, конечно, не знал истинной правды о действии законов, которые тот вложил ему в руку.

И все-таки ясный взор Ульриха подметил недовольство народа. Он понял, что, в случае дурного оборота дел, раздраженные крестьяне не будут ему оплотом, не говоря уже о местном рыцарстве, безучастном к его несчастьям.

Свое беспокойство герцог укрывал от посторонних глаз. Он пытался излучать радость, порою даже сам забывал об опасности, старался внушить воинам и горожанам в Штутгарте доверие к себе, часто скрывая от них вести о вылазках, которые предпринимали союзники в Эслингене. Герцог отбивал атаки союзников, опустошая свою страну, однако про себя думал, что после этаких побед воинская удача может ему изменить, а союзники как-нибудь выставят против него большое крепкое войско.