– Согласен, ваше императорское величество. – Лот прокашлялся. – Что вы хотели бы узнать?

– Ты ее друг.

Лот задумался. Как нарисовать портрет Сабран, с шести лет ставшей неотъемлемой частью его жизни? В те времена у них была одна забота – уместить в каждый день побольше приключений.

– Королева Сабран верна тем, кто ей верен. Она добросердечна, – заговорил он наконец, – но умело скрывает это, чтоб защитить себя. Чтобы выглядеть неприступной. Народ ожидает этого от своей королевы.

– Ты еще узнаешь, что все народы ждут этого от своих правителей.

Должно быть, император был прав.

– На нее иногда находит сильнейшая меланхолия, – продолжал Лот, – и она целыми днями не встает с постели. Она называет это «часами тени». Ее мать, королеву Розариан, убили, когда Сабран было четырнадцать. Она присутствовала при этом. И с тех пор не знала настоящей радости.

– А что ее отец?

– Вилстан Чекан, прежний герцог Умеренности, также мертв.

Вечный император вздохнул:

– Боюсь, нас объединяет сиротство. Мои родители скончались от оспы, когда мне было двенадцать, а меня бабушка на время их болезни спешно отправила в охотничий домик на севере. Я сердился, что мне не дали с ними проститься. А теперь нахожу это милосердным. – Он выпил. – В каком возрасте ее величество была коронована?

– В шестнадцать.

Коронация состоялась в святилище Девы в темное снежное утро. Сабран не стала подражать матери, которая поразила всех, прибыв на коронацию королевской баржей, а проехала по улицам в карете, под приветственные кличи двухсот тысяч будущих подданных, собравшихся со всего Иниса посмотреть, как их принцесса становится юной королевой.

– Надо думать, до ее совершеннолетия правил регент?

– Ее благородным покровителем был отец, при поддержке герцогини Справедливости дамы Игрейн Венц. Впоследствии мы узнали, что Венц приложила руку к убийству королевы Розариан. И… к другим злодеяниям.

Вечный император поднял брови:

– И в этом мы схожи. Я сел на трон в семнадцать лет, после пяти лет под регентством. И один из регентов тоже возжаждал слишком много власти, чтобы оставить его при дворе. – Император отставил чашу. – Что еще?

– Она любит охоту и музыку. Ребенком любила танцевать. Готова была с утра раз шесть протанцевать гальярду. – У него перехватило горло при воспоминании о тех простых временах. – После смерти матери она на много лет отказалась от танцев.

Вечный император пристально следил за лицом Лота. В свете бронзового светильника глаза его казались бездонными.

– А теперь, – предложил он, – расскажи, есть ли у нее любовник.

– Ваше величество… – Лот не знал, что ответить.

– Спокойствие. Боюсь, из тебя не выйдет хорошего правителя: слишком красноречиво твое лицо. – Вечный император покачал головой. – Мне просто пришло это в голову. Коль скоро она не предложила своей руки. – Он сделал еще глоток. – Быть может, ее величество отважней меня, если пытается переменить традиции.

Лот посмотрел, как император наливает себе еще вина.

– Я, видишь ли, тоже любил однажды. Мне было двадцать лет, когда увидел ее во дворце. Я мог бы описать тебе ее красоту, благородный Артелот, но не думаю, чтобы величайший в мире сочинитель сумел отдать ей должное, а я, увы, никогда не был искусен в описаниях. Скажу тебе, однако, что я мог говорить с ней часами, как ни с кем другим.

– Как ее звали?

Вечный император на минуту прикрыл глаза. Лот видел, как набухло его горло.

– Назовем ее просто… морская дева.

Лот ждал продолжения.

– Конечно, не молчали и другие. Верховный секретариат скоро узнал о нашей связи. И не обрадовался, учитывая ее низкое положение и то, что я еще не имел подобающей супруги, но я знал свою власть. Сказал им, что буду поступать, как мне угодно. – Он резко выдохнул через нос. – Какое высокомерие. Я обладал огромной властью, но был обязан ею имперскому дракону, моей путеводной звезде. Я умолял его, но он, хоть и видел, как мне больно, не одобрил нашего брака. Сказал, что в моей любимой есть тень, которая никому не подвластна, и что власть может выпустить эту тень на волю. Ради нас обоих я должен был отпустить ее.

Я сдался не сразу. Я восстал, не желая расстаться со своей любовью. По-прежнему, когда она просила, брал ее поплавать в священных озерах и осыпал подарками в своих дворцах. Однако моя страна стоит на союзе людей и драконов. Разбить его я столь же бессилен, как бессилен остановить комету в небе… Я боялся, что, если возьму любимую в жены, верховный секретариат найдет способ от нее избавиться. И чтобы не превращать ее в пленницу, окруженную телохранителями, я подчинился.

Лоту вспомнилось, как совет Добродетелей изгнал Эду. За то же преступление – за любовь.

– Я велел ей меня оставить. Она отказалась. В конце концов я уверил ее, что никогда ее не желал, что ей не быть моей императрицей. Тогда я увидел в ней боль. И ярость. Она сказала, что выстроит собственную империю мне наперекор, что однажды пронзит мечом мое сердце, как я пронзил ее. – У него вздулись желваки на скулах. – Больше я ее не видел.

Теперь уже Лот подлил себе вина.

Он всю жизнь искал себе спутницу. А теперь задумался, не к счастью ли он никогда не влюблялся.

Вечный император лежал на постели, подложив руку вместо подушки, и смотрел в потолок из-под отяжелевших век.

– В империи Двенадцати Озер живет птица с пурпурным оперением. – И в голос его прокралось опьянение. – В полете представляется, что на ее крыльях вспыхивают самоцветы. Многие охотились за ней… но схвати ее – и сожжешь себе руки. Эти перья, эти драгоценные перья ядовиты. – Глаза у него закрылись. – Благодари своих рыцарей, благородный Артелот, что ты не рожден для трона.

Издалека, из-за Бездны, ее окликали берега Сейки. Ей целыми днями грезились сливовые дожди, черный песок, поцелуи согретого солнцем моря на коже. Ей недоставало запаха пропитывающих все благовоний и облачных корон на горах. Она скучала по прогулкам через зимний кедровый лес. А больше всего она скучала по своим богам.

Наиматун не появлялась. Тани понимала, что пройдет немало времени, пока она снова взлетит, но если дракана добралась до моря, оно помогло ей заживить рану. Могла и не добраться. Вдруг магички загнали и забили ее?

«Теперь отпусти себе вину, всадница».

Она рада была бы послушаться, но душа отказывалась. Бередила старые раны, пока те снова не начинали кровоточить.

Ходившую из угла в угол Тани остановил стук. За дверью она увидела Эду, с искрящимися в волосах дождевыми каплями.

Тани осветила каюту остатками сальной свечки.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Эда, закрывая за собой дверь.