— Держать и не выпускать.

— Держать, — объяснил Шурику Роберт, обнял и прижал к груди.

Вилли встал на колени, потряс головой и, покачиваясь, поднялся. Полицейский подхватил его.

— Он! Этот! Он не наш! — заговорили вокруг.

— Господа! Мы разберемся, господа. Прошу всех, кто видел происшедшее, приехать в участок.

— Стойте! — Карл подошел к уже пришедшему в себя Вилли. — Господин капитан. — Он засучил левый рукав и показал на руке черные цифры. — Номер. Фашисты народ аккуратный и нас пронумеровали. — Карл взял безвольную руку Вилли, показал ее полицейскому. — У любого из нас на этом месте номер, господин капитан. А у этого — только на куртке. Шкуру жечь побоялся.

Спортивный зал выглядел как обычно. Звенели снаряды, в зеркалах двоились изображения боксеров. Сажин вел совместную тренировку один. Он подошел к Тони, который боксировал с тенью, постоял, посмотрел, молча нагнул голову мальчика и поднял ему левое плечо.

Зигмунд работал на мешке.

Шурик на пневматической груше.

Роберт стоял на весах и с ужасом в глазах медленно двигал разновеску. Язычок весов колебался и не хотел занять положенное место, а Роберт не хотел двигать разновеску дальше. Каждый стоял на своем. Сажин остановился рядом, сдвинул чуть-чуть разновеску.

Дверь спортзала приоткрылась, и буфетчик поманил Сажина.

— Вас спрашивают из посольства. Еще просят вашего легковеса.

Сажин оглядел зал и позвал:

— Шурик, спустись за мной.

На первом этаже у буфета был телефон, трубка лежала рядом. Сажин подошел, взял трубку и прижал ее плечом:

— Слушает Сажин.

— Здравствуйте, Михаил Петрович, и не задавайте лишних вопросов. Когда кончите говорить со мной, прежде чем передать трубку Шурику, скажите любую фразу, чтобы было понятно, что вы говорили с посольством. Поняли?

— Более-менее.

— В сорок пятом году в Маутхаузене вас допрашивали? Верно?

— Да.

— Во время допроса приехал майор в форме СД?

— Да.

— Его портрет вы найдете в газетах. Фамилия — Фишбах. Он был секретным порученцем Гиммлера. Все остальное понятно?

— Да. — Сажин обнял за плечи подошедшего Шурика.

— Вы единственный, кто может его опознать.

— Спасибо. К сожалению, Николай Николаевич, я не могу сейчас заехать в посольство. Нельзя ли с вами встретиться вечером?

— Договорились?

Шурик спал, положив ладонь под щеку, сложив губы бантиком и насупив белесые ниточки бровей. В темноте веснушки погасли, и он казался бледным и очень красивым.

Сажин бесшумно прошелся по номеру, положил на телефон подушку, взял лежащую на столе газету и посмотрел на серьезное интеллигентное лицо Пауля Фишбаха. Приглушенно зазвонил телефон. Сажин быстро снял трубку:

— Да? Сейчас спущусь.

В баре гостиницы рядом с Карлом сидел неизвестный Сажину молодой человек. Карл встал навстречу, пожал руку и, кивнув в сторону юноши, сказал:

— Знакомься, Михаил. Это Рихард. При нем ты можешь говорить свободно. Рихард мой друг по работе.

Рихард так стиснул руку Сажину, что он сразу вспомнил рукопожатия новичков, пришедших записываться в секцию бокса.

Сажин долго молчал, нерешительно поглядывая на Карла, и наконец сказал:

— Доказательств, в общем-то, нет.

Рихард хотел задать вопрос, но Карл жестом остановил его.

— Я знаю человека, который отдал приказ о массовом уничтожении Маутхаузена. Он жив и сейчас в Вене.

— Кто?

— Я скажу, но… — Сажин закурил и поперхнулся дымом. — Нужны свидетели, я один ничего не стою.

Сажин вынул из кармана газету и положил перед Карлом.

— Господин Фишбах! Я оказался прав! И как тесен и прекрасен мир, господин Фишбах. Но как ты вспомнил?

— Скажи, Карл, ты звонил Шурику, просил его встретить меня у посольства? — спросил неожиданно Сажин.

— Я? Твоим ребятам? — удивился Карл.

— Честно?

— Что ты говоришь, Михаил? — Карл рассердился.

Сажин задумался и тихо сказал:

— Спасибо, дружище.

Шоссе летело навстречу, вставало дыбом. Римас, навалившись на руль, укладывал бетон под колеса «ситроена». Лемке прикрыл глаза.

— Кто мог узнать и предупредить боксеров? — после долгой паузы спросил Лемке.

Он открыл глаза и посмотрел на разведчика. Римас вел машину, казалось, ни о чем не думая, смотрел тупо вперед и управлял машиной автоматически. Ветровое стекло то приближалось, то удалялось и пропадало совсем. Шоссе расплывалось, и встречные машины и те, что обгоняли, Римас видел словно через расфокусированную камеру.

Он бросил машину в обгон «студебекера», несмотря на то что навстречу шла колонна грузовых машин.

— Разберешься, — ответил Римас.

— Вряд ли, Римас. — Лемке входил в форму и улыбнулся. — Мне надо брать пример с тебя: спокойствие, главное спокойствие. В нашей работе нельзя без осечек. Не получилось сегодня, получится завтра. Кроме срыва, ничего не произошло. Верно?

— Это твое дело. — Римас щелкнул зажигалкой и прикурил потухшую сигарету.

— Что ты имеешь в виду? — Лемке улыбнулся, хотя Римас на него не смотрел. — Конечно, дело мое и сорвалось по моей вине. Но я не хотел бы докладывать все подробности.

— Это дело твое, — повторил Римас.

— Но надо договориться, — оживился Лемке. — Уточнить подробности.

— Уточни и дай мне копию своего донесения.

— Хорошо, — ответил Лемке, понимая, что никогда на такой вариант не пойдет.

Над ярко освещенным рингом висели флаги стран — участниц первенства Европы. Флаги разных цветов, разных цветов и костюмы спортсменов. Если не звучит гимн победителя, то зал наполняет спортивное «эсперанто». Язык, который невозможно услышать ни в одной стране, кроме страны спорта. Язык мимики, жеста, спортивного жаргона и улыбки. Мир дружбы, взаимопонимания и уважения.

В окружении журналистов Роберт чувствовал себя и привычно, и неуютно. В тренировочном костюме, с белыми буквами «СССР» на груди, он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и создавалось впечатление, что боксер вот-вот побежит.

— Что вы можете сказать о сегодняшнем чемпионате?

— Он прекрасен, как каждый чемпионат.

— Вы старейший участник первенства Европы, кстати, сколько вам лет?

В залитом солнцем аэропорту, в легковой машине сидел Римас, крутил ручку приемника и неожиданно услышал голос:

— Восемнадцать и сто пятьдесят четыре.

— Почему вы так считаете?

— Возраст бойца определяет не год рождения.

— Количество побед?

— Количество схваток.

— Что вас больше всего радует?

— Что я защищаю честь Родины.

— Что больше всего утомляет?

— Обязанность побеждать.

— Вы хотели бы проиграть?

— Нет, но я хотел бы иметь на это право. — Роберт рассмеялся. — Невозможно все время находиться на ринге.

— Как вы оцениваете своего противника?

— Я уже давно не встречаюсь с дилетантами.

Римас увидел подходящего к машине Лемке, выключил приемник и улыбнулся.

— Я устал, господа, мне надо отдохнуть.

Роберт поднял руки, журналисты рассмеялись, защелкали фотоаппаратами. Роберт тут же опустил руки и занял боевую стойку.

Обняв Шурика за плечи, мимо прошел Сажин. Роберт поспешил за ними в зал.

С другой стороны на ринг поднимались Петер и Тони.

Все четверо