и опрометью бросился к Тони, который, стоя в сторонке, ждал его.

Как объяснялись два новоиспеченных друга — для Петера, да и для всех остальных оставалось загадкой, но они разговаривали, и данный факт не вызывал сомнений.

И сейчас Шурик подбежал к Тони, они азартно заговорили о чем-то и, прихлебывая из стаканов, уселись на диванчик под огромным портретом Петера Визе, который красовался на стене напротив входа.

В центре улицы, преграждая дорогу машинам, стояли мужчины в полосатых арестантских костюмах и, размахивая руками на манер полицейских, направляли транспорт в боковую улицу. Когда схлынула очередная волна машин, мужчины оставили на перекрестке дежурного, пробежали квартал и захватили следующий перекресток, позади них проезжая часть оставалась пустой, а мужчины продолжали теснить машины, захватывали квартал за кварталом. Одни водители доброжелательно кивали, другие, судя по их лицам, говорили резкости, но подчинялись, так как арестанты с дороги не уходили, а иногда и требовательно стучали по кузовам.

Пешеходы реагировали на происходящее по-разному. Одни шли по своим делам и не замечали происходящего, другие останавливались на краю тротуара и чего-то ждали. Открывались окна, появлялись любопытные и равнодушные лица.

Женщина посадила на подоконник пятилетнего сына и, придерживая его одной рукой, другой показывала вниз и что-то говорила.

Из бакалейной лавки выскочил парнишка и поставил на тротуар стул, на который водрузилась вышедшая за ним матрона.

В конце уже совсем очищенной улицы шевелилась бесформенная человеческая масса.

Это строилась колонна бывших узников Маутхаузена.

В элегантном светлом автомобиле полный мужчина стащил с себя дорогой костюм и натянул арестантскую униформу.

— Хорош, — сказала женщина за рулем.

— Я тебя предупреждал! — перебил ее резко мужчина, пытаясь засунуть пухлый живот в узенькую, почти детскую курточку. — Она болталась на мне, как на вешалке.

Сажин, Роберт, Зигмунд и Шурик с цветами в руках стояли у самого края тротуара.

Колонна шла медленно и тяжело. Боксеры нетерпеливо ждали, а Сажин стоял, опустив голову, седой чуб почти закрывал лицо. Сажин не смотрел на приближающихся товарищей, а слушал. Уши заполнял лязг металла, стук деревянных подошв и нетерпеливый визг овчарок.

Ребенок в окне заплакал, и мать взяла его на руки и захлопнула ставни.

Дама на стуле дрожала двойным подбородком и вглядывалась в проходящих, а мальчишка следил, чтобы никто не встал перед ней, и говорил:

— Бабушка, я узнаю его. Узнаю, я же видел фотографию. Если он пойдет, я узнаю…

Зигмунд посмотрел на развернутые полотнища с кривыми черными буквами и стал читать:

— Помните!

— Помните!

— В одном Маутхаузене уничтожили больше миллиона человек.

— Маутхаузен построили фашисты, но и разрешили им — равнодушные.

Римас стоял среди поджидавших шествие, широко раздвинув ноги и засунув руки в карманы брюк. Сигарета приклеилась в углу рта, дым попадал в глаза, и разведчик щурился. Лемке стоял за его плечом и вертел между пальцев зажигалку:

— Ты прав, но я не могу оставить это дело.

Римас выплюнул сигарету и растер ее ногой, Лемке брезгливо поморщился и вздохнул.

— Твои уголовники ни к черту не годны, — сказал Римас и сунул в рот новую сигарету. — Не думал, что на старости лет мне придется заниматься подобной ерундой.

Лемке улыбнулся и вновь вздохнул:

— У меня приказ. Ты недооцениваешь ситуацию, Римас. Через несколько дней мы улетаем.

Римас покосился на Лемке и пожал плечами.

Участники митинга притащили из кафе стол, Карл забрался на него и поднял руки.

Петер и Тони стояли среди приехавших неонацистских молодчиков, которые, растянувшись в цепочку, окружали собравшихся.

Среди бывших узников Маутхаузена находился и подручный Лемке Вилли. В такой же, как окружающие, полосатой одежде он выделялся лишь своей неподвижностью и тем, что смотрел не на Карла Петцке, а назад, на темные фигуры молодчиков.

— Друзья, — громко сказал Карл. — Поздравляю вас с праздником. Двадцать пять лет назад советские солдаты открыли ворота Маутхаузена, и мы…

— Заткнулся бы ты, приятель! — крикнул Вольф и вышел вперед. — Русские коммунисты, видно, платят тебе неплохо, если ты помнишь, что было четверть века назад. — Вольф рассмеялся и пошел к импровизированной трибуне. — Дайте мне сказать пару слов.

Окружавшие митинг молодчики двинулись за ним, подхваченные общим движением шли и Петер с Тони.

Митингующие протестующе зашумели, но никто не останавливал Вольфа, тогда на его пути встал Вилли и крикнул:

— Фашистский ублюдок! — он ударил Вольфа в висок, и парень, повернувшись вокруг своей оси, рухнул на землю.

— Прекратить! — крикнул Карл. — Кто поднял руку на человека? Позор! Друзья, не для кулачной расправы и террора мы собираемся каждый год.

Из разбитого виска и из угла рта Вольфа текла кровь. Он был мертв, и люди, склонившиеся над ним, поняли это сразу.

— Убили!

— Убийцы!

Все заговорили и закричали, молодчики смешались с участниками митинга. Карл спрыгнул со стола и пытался пробиться к телу, но Сажин оглянулся и строго сказал:

— Не лезь, Карл. Надо срочно звонить в полицию.

— Провокация?

— Видимо…

Раздались крики:

— Кто убил парня?

— Да они все на одно лицо — полосатые! Бей их!

В воздух взметнулись кастеты и кулаки. Но тут взвыли сирены полицейских машин. Сбавив скорость, но не останавливаясь, машины двигались прямо на толпу, и люди шарахались и уступали дорогу.

Карл собрал вокруг себя друзей, быстро говорил:

— Кто ударил первый? Необходимо быстро найти.

— Это не наш.

— Провокатор.

Тони, который держал Шурика за руки и пытался ему объяснить, что не виноват, услышал Карла и что-то сказал Зигмунду. Латыш взлохматил Шурику волосы и перевел:

— Тони не виноват, он просит тебя идти с ним.

Тони тянул Шурика из толпы, парень сначала упирался, но, глядя в лицо австрийца, поверил и побежал за приятелем. Они обогнули кафе и увидели Вилли и неизвестного мужчину. Вилли расстегивал арестантскую куртку, а мужчина держал штатский костюм.

— Господин Петцке, — говорил офицер полиции осуждающе, — мы с вами знакомы скоро двадцать лет. И не было случая, чтобы на вашем митинге…

— Господин капитан, — перебил Карл, — я же вам объясняю, что убийство совершил не наш.

— Но на нем была одежда Маутхаузена.

Зигмунд и Роберт стояли в стороне.

— Руки целы? — спросил Сажин, оглянулся и с тревогой спросил: — А где наш герой?

Зигмунд разматывал ладони и, бросив лоскутья на землю, сказал:

— Я всегда говорил: полотняные рубашки лучше нейлоновых.

— Где Шурик? — Сажин повысил голос.

— Здесь! Я на месте, Михаил Петрович! — отозвался Шурик.

Шурик и Тони волоком тащили Вилли.

— Еще один труп? — спросил полицейский.

— Живой, — ответил Тони. — Второй там. — Он махнул рукой в сторону парка.

Шурик подошел к Сажину. Тренер взял его за подбородок, посмотрел в глаза и толкнул