быстренько ответила она, улыбнувшись.

«Не выдавать чувства! Только не выдавать чувства! Не сейчас, не при ребенке…» — повторял он, но справиться с ними он уже был не в состоянии. Закрыв лицо руками, он сделал вид, якобы все вспомнил.

— Ах да! Ну конечно же — Джуди!

Незаметно смахнув предательские слезы с лица, он открыл его, и сейчас оно светилось и излучало Надежду, полностью соответствующую значению его собственного имени.

— У тебя такое красивое имя!

— А ты что, подрался? — поинтересовалась вдруг она.

— С чего это ты взяла? — удивленно спросил Омид, пытаясь незаметно повернуться к ней правой, не так явно поврежденной стороной.

— У тебя на лице шрам. У нас недавно тоже подрались мальчики и у одного из них шрам на руке теперь…

— Нет, это я случайно зацепился за ветку, — выдал Омид первую попавшуюся клише-версию появления шрама на щеке, несколько нарушив наказ Голоса говорить только правду.

— А ты сейчас опять уйдешь путешествовать? — прозвучал контрольный вопрос.

— Не-ет, что ты, Джуди! Хватит с меня путешествий, — облегченно ответил он.

— Значит ты с нами будешь жить? Ты что, наш всех папа будешь? — Джуди сползла с кроватки, захватив с собой маленькую плюшевую игрушку. — Смотри, папа, это моя собачка. Ее зовут Бека.

Омид почувствовал новую волну чувств, словно цунами готовых выплеснуться, и резко повернул голову в сторону окна, делая вид, что что-то там выглядывает.

— Нет, Джуди, — переведя дух, ответил наконец он. — Здесь я жить не буду. Я скоро ухожу, и мы пойдем вместе. Я пришел за тобой, дочка.

Вместо тонущего трупа перед глазами Омида в это мгновение возникла совсем другая картина: он и маленькая девочка-заложница сидят друг подле друга в наручниках, одними концами прикованных к трубе, а другими намертво схвативших их кисти рук, и он тихо шепчет ей: «Ты одна у меня осталась. Я пойду с тобой, малышка, слышишь? Ты не одна. Мы пойдем вместе».

Еще секунда, и у Омида начнется истерика, но всесильный тонкий голосок снова спасает ситуацию:

— Тогда я положу мои игрушки в сумку и мы пойдем, да?

— Да, а я на минутку выйду, ладно?

Не дожидаясь ответа, Омид выбежал наружу, и уже там, захлебываясь в собственных слезах, воззвал к молодой няне:

— Где здесь туалет?

Придя немного в себя, умывшись холодной водой и отдышавшись, Омид вернулся к ней.

— Вот видите. Вы — мужчина, и так вас эта девочка тронула. Вы уходите, а она остается, и таких, как она…

— Я забираю девочку с собой.

Последовал короткий диалог, наполовину — официальный, наполовину — по душам.

— Как вы думаете, ей… Джуди наверное нужно было бы попрощаться с друзьями, — поинтересовался Омид.

— Я бы не советовала делать этого, — ответила няня. — У нее тут особо и друзей-то не было. Плюс к тому еще другие увидят, что ее забирают…

— А они не будут спрашивать, куда она подевалась? Хотя, если я правильно понимаю, такое у них не в диковинку. Не в смысле, что их забирают в семьи, а что… они куда-то… ну, деваются…

Няня молча кивнула. Омид вздохнул в ответ.

— Ну что ж, моя дочь явно уже ждет меня, — заявил он и заторопился в комнату сна, где Джуди чинно сидела на кое-как застеленной кроватке, зажав подмышкой собачку и обеими руками держа за ручки не по ее размерам большую сумку с торчащими из ней сорочкой, зонтиком и еще чем-то длинным.

— Ну, идем! — скомандовала она.

В один прекрасный весенний день, в дверях комнаты сна одного из детских приютов вышла улыбающаяся пара — папа с дочкой. Полчаса назад они не знали о существовании друг друга, а сейчас же были самыми счастливыми людьми на свете.

Подойдя к регистрационной, он с гордостью представил дежурной няне свой паспорт и она сделала у себя в журнале какие-то записи. Девочка улыбалась так, словно ей подарили куклу, о которой она долго мечтала, а Омид был похож на жениха, с трепетом стоящего у порога новой жизни. Он еще раз напомнил о том, чтобы сладости, книжки и игрушки детям раздали бы так, чтобы не сбивать их распорядок дня.

Няня же все кивала и кивала. Глядя в ее покрасневшие глаза, можно было подумать, что на ее сердце все же нашелся один незадетый кусочек, по которому прошла и закровоточила новая рана.

— Кстати, — понизив голос, спросила она, — будет ли у девочки мама? Было бы хорошо, если…

— Это уж как судьба решит, — улыбаясь ответил Омид.

— Судьба? Нет уж, давайте решайте сами. Иначе… иначе я воспрепятствую вашему решению, — начала было она создавать новую проблему. — По правде говоря, в действительности, я хочу помогать таким, как Джуди, а здесь я практически не в состоянии сделать что-либо, что действительно поможет хоть одному из них. Я могу рассказывать им сказки, читать книжки, одевать, кормить, играть с ними, но все они продолжают оставаться теми, кем они сейчас являются. Поэтому я сердечно требую, чтобы Джуди познала, что такое Детство.

Омид немного помолчал.

«Говори правду!» — снова услышал он внутри себя тот самый голос.

— Я просто очень боюсь совершить одну единственную ошибку: я боюсь… найти не того человека. Или может правильней будет сказать, я боюсь не найти того человека, которого мне нужно найти… нет, не так…

Растерянно качнув головой, он глубоко вздохнул.

— Ну, вы поняли…

Помолчала и няня, а после сказала:

— А вы не бойтесь, — и, едва заметно улыбнувшись, добавила: — Ну, вы поняли.

По дороге из приюта, в очередной раз обернувшись на него, Омид спросил у Джуди:

— Эй, послушай, а почему ты не спала, когда я пришел?

— Я спала. А когда