Плюс срочный перевод. Почему-то запомнилось, что я («великий конспиратор») встречаюсь с одним из «подельников» мужа Кулишом240 на конечной остановке 111-го автобуса напротив Музея Ленина. Кулиш снабжал меня информацией, рассказывал, кого вызывали еще, что говорили при вызове. Но разбирательства в Комиссии партийного контроля все еще не было.

Вдруг и мне позвонили из этого логова: поинтересовались, где мой супруг. Ах, как они были любезны! Звонивший отрекомендовался инструктором из Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС. Попросил проинформировать о местопребывании супруга. Я сказала, что супруг путешествует по Прибалтике с сыном. Будет звонить. Что ему передать? Телефона постоянного, к сожалению, не знаю, дать не могу.

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь. Время терпит. Подождем возвращения супруга.

Инструктор показался мне огромным злым котом с горящими зелеными глазами, а я — пойманным мышонком, которого кот пока еще только трогает лапой, но вот-вот съест. Положив трубку после того, как «кот» пожелал мне «всего самого, самого доброго», я долго не могла прийти в себя. «Откуда берутся такие иезуиты?» — думала я.

Вскоре, сдав перевод, и я поехала в Прибалтику. Остаток лета мы провели на белом песочке у моего любимого Балтийского моря. Молодежь разъехалась, но мы не стали брать билеты на поезд, знакомые повезли нас в Москву на машине. И мы побывали в Смоленске, осмотрели его прекрасный собор, побродили по улицам многострадального старинного города, который всегда первый принимал на себя удары иноземцев. Как и все города в срединной России, он выглядел тогда неухоженным, бедным.

В Москве все началось снова… Муж и остальные предстали перед Комиссией партийного контроля.

К сожалению, протокол второго этапа «дела Некрича» никуда «не просочился». А расспрашивать участников судилища не очень-то хотелось, слишком это было для них омерзительно.

Спустя какое-то время муж сочинил целую историю (или и впрямь все так происходило?), чтобы объяснить тот факт, что он отделался сравнительно легко: ему дали выговор без занесения в личное дело. Согласно истории Д.Е., разбирательство происходило так: сперва все выступавшие члены Комиссии говорили — Меламуды нам в партии не нужны. Муж поправлял: дескать, его фамилия не Меламуд, а Меламйд. Но члены Комиссии не обращали на это внимания. Потом вмешался сам Пельше, член Политбюро и председатель Комиссии, якобы сказавший, что Меламйд — крупный ученый, известный историк и лектор, и хорошо бы запомнить его фамилию — Меламйд. И тут будто бы выступавшие повернулись на 180 градусов и начали говорить, что Меламйды в партии очень даже нужны. Пельше опять будто бы прервал их, заявив, что наказать Меламида за выступление в ИМЭЛе все же необходимо.

«Любовь» Пельше к мужу, по словам Д.Е., объяснялась тем, что они во времена оны встретились в Прибалтике, где муж читал лекции по международному положению, и еще тем, что там они говорили с латышом Пельше по-немецки… Вся эта история не кажется мне особо достоверной. Но кто знает…

По-моему, муж был явно сконфужен относительно мягким решением Комиссии.

Уходя из дома, он сказал мне, что, если его будут исключать, он «выскажет этим сволочам все, что о них думает». «Постараюсь продать свою шкуру как можно дороже» — это были его слова. Но мужа не исключили, и те слова не были произнесены. Книга была не его. Тема была не его. Стоило ли лезть на рожон?

Два года спустя, когда решалась судьба нашей с ним книги о Гитлере, муж часто повторял: пусть только она выйдет, я с радостью положу им на стол свой партийный билет. Но книга тогда не вышла.

До последнего времени мне казалось, что «дело Некрича» не сыграло такой уж катастрофической роли в судьбе мужа… Ну, обычные неприятности, которые, к счастью, окончились благополучней, чем можно было ожидать.

Но недавно я подумала: ведь не я выступала в ИМЭЛе, не я ждала суда Комиссии партийного контроля. Не я пришла к ним, не я объяснялась с ними, отвечала на их иезуитские вопросы, выслушивала их иезуитские речи. Не я готовила те слова и так и не бросила их следователям в лицо. Не я оправдывалась. Не я каялась. А каяться, наверно, пришлось, и не раз. Не я…

Господи, как я могу судить, что это было для Д.Е.: фарс или все же катастрофа?

И вот буквально на днях, спустя два с лишним десятилетия после смерти мужа, я нашла в его несуществующем архиве бумагу… В ящиках письменного стола Д.Е. навалены записные книжки с телефонами, приглашения в посольства, официальные письма от немцев, неиспользованные вырезки, но не осталось ни одной записки, ни одного частного письма, конспекта ненаписанной, но задуманной книги; нет даже его статей, нет даже многих сборников, в которых он участвовал, афиш, где объявлялись его лекции. А вот эта бумага сохранилась в трех копиях. Оригинал был, вероятно, подшит к «делу».

ХАРАКТЕРИСТИКА

MEЛАМИДА Даниила Ефимовича, 1916 года рождения,

еврея, члена КПСС с 1942 года

Опускаю первую биографически-хвалебную часть… — «один из ведущих специалистов…», «автор ряда монографий…», «некоторые из его работ пере-всдены на иностранные языки…», «неоднократно выступал на международных научных конференциях…», «привлекался к выполнению заданий директивных инстанций…».

Вторую часть изложу подробней:

«В октябре 1966 года тов. Меламиду был вынесен выговор (без занесения в учетную карточку) в связи с его неправильным выступлением во время обсуждения книги А.М. Некрича “22 июня 1941 года” в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Выговор вынесла Комиссия партийного контроля ЦК КПСС.

За прошедшие со времени вынесения выговора два с лишним года тов. Меламид глубоко осознал совершенные им ошибки и в своей практической работе стремился оправдать доверие партийной организации. За это время под его редакцией вышла монография руководимого им сектора “Западная Европа и США”, в которой с марксистско-ленинских позиций освещаются актуальные проблемы современных международных отношений в Европе…»

И далее: «Тов. Меламид — лектор МГК КПСС, часто выступает с лекциями перед самыми ответственными аудиториями в Москве и в других центрах Советского Союза, принимает активное участие в общественной жизни Института.

Партком ИМЭМО АН СССР на своем заседании 6 февраля 1970 года принял решение ходатайствовать перед ЦК КПСС о снятии с тов. Меламида Д.Е. взыскания.

Характеристика выдана для представления в КПК ЦК КПСС.

Директор ИМЭМО АН СССР, академик, Иноземцев Н.Н.

Секретарь парткома ИМЭМО, Мартынов В.А.».

Так ли уж легко это было вынести?

Надо ли удивляться, что за два года, за год, за несколько месяцев, за несколько дней до смерти неизлечимо больной Д.Е. повторял: «Я хочу уехать отсюда навсегда. Давай уедем. Все равно куда. В США,