Династия Еллингов, похоже, пришла к власти, объединив под своей рукой отдельные территории, в которых были собственные правители, в хаосе второй половины IX века. Возможно, именно ее успех закрепил новое значение слова «король». Жена Горма, Тюра, в другой надписи зовется «гордостью Дании». На основании регулярного употребления было убедительно доказано, что к 900 году mark в названии Дании Danmark означало «регионы, граничащие с Датским королевством»; другими словами, территории, не являющиеся основными центрами датской монархии, – возможно, Северная Ютландия или южные Балтийские острова. Значит, как и в других случаях, несмотря на существенные различия в историческом контексте, политическая деятельность династии Еллингов в целом характеризовалась тенденцией к приобретению – объединению под своей властью регионов, которые до тех пор оставались независимыми. Этот процесс был начат Гормом и продолжен последующими представителями династии. Харальд Синезубый добавил к списку побед династии Южную Норвегию после битвы близ Лим-фьорда, но правили они ею не напрямую, а через ярлов Ладе. Свен и Кнуд сохраняли господство над этим регионом на протяжении большей части своего правления и порой присоединяли к своим владениям западное побережье современной Швеции. Но, несмотря на это, память о былой независимости не исчезла. Судя по историческим трудам, посвященным истории Дании XI века, Ютландия и острова Фюн и Зеландия по-прежнему периодически становились центрами сепаратистских сил[650].

Следовательно, политические процессы, приведшие к появлению этих новых государств, были схожими. Во всех случаях одна династия сумела устранить либо понизить влияние своих соперников, правивших в соседних регионах, чтобы установить свое господство на большей территории. Превратности этого процесса объясняют тенденцию государств обмениваться спорными территориями. Учитывая, что все эти земли были изначально независимыми, несложно понять, почему некоторые из них сохраняют способность к автономной политической активности еще долгое время после признания господства правящей династии, особенно в условиях, когда многое зависит от регулярности посещений своих владений князем и от его личной харизмы, а не от отлаженного бюрократического аппарата, с помощью которого можно было бы управлять государством. Но, несмотря на изобилие захватывающих историй и деятелей, обладающих удивительным шармом, источники, повествующие о достижениях той или иной династии, почти не проливают свет на процесс формирования государств на севере и востоке в конце 1-го тысячелетия. История знает множество примеров, когда яркие индивидуумы пытались укрепить свою власть и устранить соперников. Однако в большинстве случаев такого рода притязания не приводили к появлению новых и весьма впечатляющих государственных образований. Значит, кроме личных устремлений тех или иных князей, нам нужно осмыслить более глубокие структурные трансформации, приведшие к такому непредсказуемому итогу.

Многие из этих перемен были схожи с теми, которые породили более крупные политические образования на окраинах Римской империи в первой половине тысячелетия. Анализируя динамику событий, можно с уверенностью сказать, что глубокие и важные социальные и экономические преобразования сыграли крайне важную роль в процессе формирования государств Северной и Восточной Европы. Самым ярким и убедительным примером тому являются славянские государства, но в немалой степени это верно и для Скандинавии.

Вплоть до середины 1-го тысячелетия славяне или покоренные ими народы не характеризуются значительным социальным неравенством. Какой бы ни была их географическая родина, славяноязычные племена, появившиеся на рубежах Средиземноморья в VI веке, явно вышли из неразвитых, поросших лесами регионов Восточной Европы, где поселения были небольшими (преимущественно деревушки), а фермеры железного века не могли похвастаться большими излишками урожая. Соответственно, и материальных маркеров, помогающих разграничить социальные статусы, было немного. Положение дел резко изменилось в VI веке в результате миграционных процессов, благодаря которым некоторые славяне получили прямую связь с более развитым Средиземноморским регионом. Появившийся беспрецедентный поток богатства – прибыль от набегов, делившаяся более или менее поровну, военная служба и дань – спровоцировал рост неравенства в обществе, в котором начали формироваться новые социальные структуры. Они отчетливо проявляются с 575 года, когда возвышается новый класс военных лидеров, контролирующих значительные территории и войска численностью в несколько тысяч человек, несмотря на то что есть причина полагать, что другие элементы славянского общества, представленные в памятниках корчакской культуры, сохранили прежние, эгалитарные социальные формы и прибегали к альтернативным способам миграции (и избегали византийских границ), чтобы сохранить их[651].

Новые славянские государства IX и X веков создавались при выраженной акцентуации этого первоначального неравенства. Это проявляется ярче всего в существовании военных отрядов – классового двигателя социальной и политической власти, сыгравшего столь важную роль в трансформации германского мира. Предположительно, новые славянские вожди VI века пользовались поддержкой своих последователей, однако в тот период крупные постоянные войска не упоминаются в исторических источниках и не играют роль крупной силы, военной либо социальной. Контраст с государствами IX и X века поразителен. Арабские географы отмечают, что Метко Польский содержал собственное войско в 3 тысячи человек – и это лишь один пример из многих, подчеркивающий важность наличия крупных персональных отрядов в те времена. В Богемии четырнадцать воевод, явившихся на крещение в 845 году, пришли «со своими людьми», и ранние богемские источники, ассоциируемые с Вацлавом, говорят и о его дружине, и о дружине его брата, Болеслава I. Франкские тексты также упоминают «людей» Моймира и Святоплука из моравов; не менее важную роль играли постоянные отряды и на Руси. Опять-таки, арабские географы сообщают о четырехстах людях верховного князя Руси на севере примерно в 900 году, и княжеские дружины играют роль групп давления в нескольких случаях, описываемых в Повести временных лет. К примеру, именно необходимость удовлетворять потребности своих «людей» вынудила Игоря повысить дань, которой он обложил древлян. Возможно, в дальнейшем он пожалел о том, что поддался их давлению, поскольку, как мы знаем, это привело его к смерти от рук разъяренных налогоплательщиков. И, как было в случае с германцами у границ Римской империи, увеличение численности постоянных отрядов повышало шансы того или иного вождя на подавление соперников и навязывание разного рода обязательств (вроде военной и трудовой повинностей) на большую часть населения. Следовательно, эти войска играли важнейшую роль в становлении государств, не в последнюю очередь (как было у германцев) потому, что они представляли собой важную ступень, ведущую к обретению власти. Даже в конце VI века не было никаких свидетельств того, что власть в славянском обществе переходила по наследству, даже если отдельным индивидам удавалось снискать всеобщую поддержку[652]. Но к IX и X векам династии превратились в главные политические силы, и наследование власти стало нормой.