Споры о том, как реагировать на эти три кризиса, формировали европейскую геополитику в новом десятилетии. После некоторой паузы президент Буш решил, что Саддам Хусейн должен уйти из Кувейта. Благодаря поддержке Горбачева Совет Безопасности Организации Объединенных Наций предъявил Ираку ультиматум с требованием вывести войска к середине января 1991 года, иначе «будут использованы все необходимые меры». Франция и Великобритания направили на Ближний Восток значительные контингенты; турки предоставили свои военные базы. Германия отказалась предоставлять войска, сославшись на конституционный запрет.[1429] После короткой воздушной кампании и молниеносной наземной войны силы Саддама Хусейна были полностью разгромлены силами коалиции в ходе операции «Буря в пустыне».[1430] Аналогичного согласия в отношении того, как заполнить вакуум власти в Центральной и Восточной Европе после краха СССР, достичь не удавалось.[1431] Для многих европейцев окончание холодной войны явилось возможностью забыть о старой системе альянсов и открыть новый этап сотрудничества с Советским Союзом, а затем с Россией как правопреемницей СССР. Также европейцы рассчитывали, что все более «сплачиваемая» Европа будет в состоянии взять на себя многие функции Североатлантического альянса и тем самым избавится от американского «надоедливого попечительства».

Большинство членов ЕЭС были поэтому изначально против расширения НАТО на восток. Широко распространилось мнение, что альянс стал «лишним» и «устарел». Франция, в частности, стремилась заменить существующий блок, в котором доминировали США, «двухуровневым» НАТО, в котором любые угрозы Западной Европе, за исключением наиболее серьезных, будут сниматься и улаживаться самими европейцами.[1432] Это фактически означало, что безопасность бывшей советской империи помещалась на второй «уровень» иерархии. Лондон также отвергал расширение альянса на восток, поскольку министр обороны Малкольм Рифкинд считал, что НАТО не в состоянии обеспечить коллективную безопасность в Восточной Европе. В Германии, напротив, призывали к «восточному маршу» НАТО – потому, очевидно, что такой марш обезопасил бы немецкий фланг и избавил страну от статуса «передовой», в котором она существовала со Второй мировой войны. Немцы вдобавок настаивали на том, что иностранные войска, прежде всего американские, должны остаться в Германии, чтобы гарантировать безопасность и западную ориентацию ФРГ. Безопасность Центральной Европы по-прежнему была неотделима от безопасности континента в целом.

Что касается европейской интеграции, основные дебаты развернулись между теми, кто хотел отреагировать на крах коммунизма и объединение Германии посредством «расширения» сообщества за счет приема новых членов, и теми, кто желал «углубления сотрудничества», то есть укрепления связей между членами ЕЭС. Британцы, которые опасались нового доминирования Германии в Европе и были полны решимости отстоять свой национальный суверенитет, горячо ратовали за «расширение» в надежде замедлить дальнейшую интеграцию.[1433] Французы, ничуть не менее озабоченные увеличением могущества объединенной Германии, выступали как убежденные «углубители», в особенности в вопросах политического и военного сотрудничества. Миттеран возражал против движения ЕЭС в восточном направлении и заявлял, что «потребуются десятилетия», прежде чем подобное произойдет; он предлагал вместо расширения создать временную «Европейскую конфедерацию». Сами немцы поддерживали как расширение, так и углубление, частично ради достижения компромисса, частично потому, что безопасность и процветание их страны наиболее надежно гарантировались максимально крупной и сплоченной «Европой»; кроме того, они сознавали, что их собственное объединение приемлемо только в рамках процесса широкой европейской интеграции.[1434] Всего через месяц после падения Берлинской стены Европейский совет собрался в Страсбурге в начале декабря 1989 года, чтобы учесть перемены, случившиеся в Центральной и Восточной Европе и определиться с отношением к объединенной Германии.[1435] Участники встречи договорились ускорить введение единой валюты и учредить межправительственную комиссию Европейского валютного союза, которая начала свою работу в Дублине в конце июня 1990 года. В сущности, немецкой маркой пожертвовали ради воссоединения двух Германий.

Континентальные европейские державы прилагали усилия в сфере не только экономической, но и политической интеграции. В октябре 1991 года Париж убедил Бонн создать многонациональный военизированный корпус, «подотчетный Европейскому союзу»; иначе Еврокорпус.[1436] Через несколько месяцев на саммите ЕЭС в Маастрихте в 1992 году был учрежден Европейский союз, «фундаментом» которого были призваны стать грядущий валютный союз, общая внешняя политика и совместная политика в сфере безопасности. Государства-члены согласились «поддерживать внешнюю политику и политику безопасности Союза активно и без особого мнения, в духе лояльности и взаимной солидарности». После ратификации договора государства-участники принимали на себя обязательство «обеспечить соответствие своей национальной политики общей позиции». Решения предстояло принимать квалифицированным большинством голосов за исключением тех случаев, когда одно государство возражало; требование единодушия эффективно внедряло право liberum veto, парализуя способность «Европы» слаженно действовать на международной арене. Многие европейцы теперь надеялись, что ЕЭС больше не будет, как назвал его бельгийский министр иностранных дел Марк Эйскенс в ходе войны в Персидском заливе, «экономическим гигантом, но политическим карликом и ничтожеством с военной точки зрения».[1437]