не на стороне сионистов. В 1935 г. Американская сионистская организация попыталась провести национальную «перекличку» для сбора подписей и символических взносов размером в один доллар среди 250 000 зарегистрированных сторонников сионизма, но результаты этой акции оказались удручающими: на призыв откликнулось меньше 10 % от этого числа — всего около 20 000 человек.

Настоящий подъем американского сионизма начался лишь после 1936 г., когда к Палестине начали проявлять интерес крупные еврейские организации — например, «Бней Брит» — и некоторые ведущие реформистские синагоги. Массовое обращение симпатий в сторону сионизма было результатом нацистских преследований евреев в Германии. События в Европе после начала войны и нежелание США предоставлять убежище еврейским иммигрантам ускорили этот процесс. Общественное сочувствие к сионизму и Палестине росло даже быстрее и масштабнее, чем это отразилось в увеличении членства Американской сионистской организации. Американские евреи в массовом порядке превращались в поклонников сионизма, несмотря на то, что в прошлом большинство из них были настроены к сионистским идеям равнодушно, а порой даже враждебно.

В первые годы войны эти возросшие симпатии еще не превратились в реальную политическую силу. Элияху Голомб, руководитель «Хаганы», писал Бен-Гуриону:

«То, что я наблюдал в еврейских и сионистских кругах в Америке, представляет собой довольно мрачную картину… Американские евреи могут представлять действительную силу, которая проводила бы политические акции и оказывала реальную помощь нашему делу. Однако на данный момент такой силы не существует. Это — лишь потенциальная сила»[811].

В период Женевского конгресса, незадолго до начала войны, в США был создан чрезвычайный комитет сионистов для борьбы с «Белой книгой»; сопредседателями его стали раввины Стивен Уайз и Абба Гиллель Сильвер. Однако за первые полтора года своего существования этот комитет не добился никаких практических успехов. Фактически до конца 1940 г. у него даже не было ни секретаря, работающего полный день, ни офиса в Нью-Йорке[812]. Обстоятельства не благоприятствовали нормальной работе: США еще не вступили в войну, а в обществе усиливались изоляционистские тенденции. Соединенные Штаты были, как заметил Вейцман, посетивший Америку в 1940 г., «свирепо нейтральными» и изо всех сил старались жить так, будто ничего особенного вокруг не происходит. Всякое упоминание о еврейской трагедии воспринималось как пропаганда войны: «Это был сущий кошмар — тем более ужасный, что приходилось молчать; говорить о таких вещах [об опасности, в которой находились европейские евреи] на публике означало «вести пропаганду»[813].

Поворотной точкой стал 1941 год. Многие американцы наконец смирились с мыслью, что их стране не удастся сохранить полный нейтралитет. Рабби Сильвер, этот буревестник американского сионизма, решил выступить на благотворительном обеде в Нью-Йорке в январе 1941 г.: только широкомасштабное переселение евреев в Палестину с целью ее реконструкции как еврейской федерации сможет обеспечить окончательное решение еврейской проблемы, заявил он.

В том же месяце Эммануэль Нейман возглавил департамент чрезвычайного комитета по общественным связям и политической работе, что придало свежий импульс его деятельности. В результате возродился Американский Палестинский комитет — группа просионистски настроенных христианских общественных деятелей, целью которой было обеспечение поддержки делу сионизма. 2 ноября 1942 г., в годовщину Декларации Бальфура, было опубликовано заявление с призывом к созданию еврейского национального дома. Под этим обращением подписались 68 сенаторов, 194 конгрессмена и сотни крупных общественных деятелей[814]. Эта и другие инициативы вызвали немалое беспокойство в госдепартаменте США и у британских дипломатов: если до Пирл-Харбора сионисты навлекали на себя обвинения в попытках втянуть Америку в войну против Гитлера, то теперь, после декабря 1941 г., их стали обвинять в подпольной деятельности, направленной во вред объединенным военным усилиям союзников.

По мере того как в США по неофициальным каналам приходили известия о судьбе европейских евреев, а правительство и средства массовой информации, казалось, вступили в «заговор молчания» по этой теме, среди американских евреев росло нетерпение и возмущение. Вейцман, никогда не отличавшийся чрезмерной эмоциональностью, тем не менее, заявил в речи на Мэдисон-Сквер-Гарден 1 мая 1943 г.:

«Когда историк в будущем соберет мрачные хроники наших дней, то две вещи покажутся ему невероятными: во-первых, само преступление, а во-вторых, реакция мира на это преступление… Его озадачит апатия всего цивилизованного мира перед лицом этого чудовищного, систематического истребления людей… Он не сможет понять, почему у всего мира не пробудилась совесть. И труднее всего ему будет понять, почему свободные нации, воюющие против организованного варварства, нуждались в постоянных просьбах и напоминаниях о необходимости предоставить убежище первой главной жертве этого варварства. Уже уничтожено два миллиона евреев. Мир больше не в состоянии делать вид, будто эти отвратительные факты неизвестны или неподтверждены».

В еврейских кругах нарастала злость на безразличие мира, игнорирующего холокост. Все больший гнев вызывали и еврейские лидеры, которые не желали открыто выражать протест против этого безразличия — по-видимому, из опасения, что их заподозрят в недостатке американского патриотизма. Этими настроениями воспользовался молодой палестинский лидер ревизионистов Питер Бергсон (Гиллель Кук), нашедший ценного союзника в лице Бен Хечта — популярного драматурга и голливудского деятеля, у которого были связи на Бродвее, в Голливуде и на Мэдисон-авеню. С помощью нескольких верных товарищей Бергсон и Хечт, поначалу располагавшие весьма ограниченными средствами, организовали общественную кампанию для борьбы за немедленное создание еврейской армии. Они добились поддержки со стороны военного и военно-морского министра, верховного судьи и многих конгрессменов. Они вывесили гигантские плакаты с лозунгами: «Мы никогда не умрем. — Памяти двух миллионов евреев, погибших в Европе», — и вообще подняли много шума. Прямые политические последствия этой деятельности были ничтожны, но, несмотря на всю показную пышность, крикливость и прочие недостатки, Палестинский освободительный комитет (который в другие периоды также назывался «Комитетом борьбы за создание еврейской армии» и «Чрезвычайным комитетом по спасению еврейского населения Европы») помог на том этапе американским евреям обратить внимание на масштабы катастрофы.

Существовал риск, что ревизионисты «перещеголяют» сионистов, однако гораздо большей опасностью для американского сионизма являлся недостаток сплоченности между различными еврейскими организациями. Правда, сионисты достигли согласия между собой относительно Билтморской программы, но они понимали, что реального политического влияния в Вашингтоне смогут добиться лишь в том случае, если найдут сильных союзников. Довольно легко было завоевать поддержку мощной организации «Бней Брит», которую в то время возглавлял сионист Генри Монский; но Американский еврейский комитет не был настроен столь же благосклонно. Бен-Гурион сумел договориться с Морисом Вертхаймом, тогдашним президентом Американского еврейского комитета, о совместной деятельности за поддержание прав евреев в Палестине. Но Американский еврейский комитет ни при каких обстоятельствах не желал подписываться под Билтморской программой, а преемник Вертхайма Проскауэр и вовсе не выказал энтузиазма по поводу дальнейшего сотрудничества.

После длительных переговоров еврейские организации США