– Да, – согласился Данросс, – карма есть карма. – Он сунул руку в карман и достал пакет в нарядной обертке. – Это вам подарок от Благородного Дома в благодарность за хлопоты и такое утомительное путешествие.

– О… О, благодарю вас, но для меня это была только честь, и я выполнила поручение мужа с удовольствием. – Она поклонилась. – Благодарю вас. Можно я открою его сейчас?

– Лучше чуть позже. Там лишь незатейливая нефритовая подвеска, но в коробочке лежит также конверт, который мне велел передать вам ваш муж. Он не предназначен для чужих глаз.

– Ах. Понимаю. Конечно. – Она снова отвесила поклон. – Прошу простить мою непонятливость, я так виновата перед вами.

– Какая непонятливость, что вы? Одна красота, – улыбнулся в ответ Данросс.

Она залилась краской и, чтобы скрыть смущение, взяла чашку с кофе.

– Конверт запечатан, тайбань-сан?

– Да, в соответствии с его инструкциями. Вы знаете, что там?

– Нет. Только… мистер Грессерхофф сказал лишь, что вы передадите мне запечатанный конверт.

– Он не объяснил зачем? Или что с ним делать?

– Однажды за ним кто-то придет.

– Этот кто-то должен назваться?

– Да, муж велел никому не раскрывать этого имени, даже вам. Никогда. Я могу рассказать вам все, что угодно, но открыть это имя… нет. Я так виновата, прошу извинить меня.

– Вы должны просто передать ему конверт? – нахмурился Данросс.

– Или ей, – мило поправила она. – Да, когда меня об этом попросят, не раньше. Поняв, что там, этот человек вернет долг. Так сказал мой муж. Благодарю за подарок, тайбань-сан. Я буду хранить его.

Подошел официант, подлил Данроссу шампанского и снова удалился.

– Как я смогу найти вас в будущем, Рико-сан?

– Я оставлю вам три адреса и номера телефонов, по которым мне можно дозвониться: один в Швейцарии, два в Японии.

Помолчав, он спросил:

– Вы будете в Японии недели через две?

Рико подняла глаза, и душа у него зашлась от этой красоты.

– Да. Если вы так пожелаете.

– Я этого желаю.

14:30

«Морская ведьма» стояла на приколе недалеко от берега рядом с лодочной гаванью в Шатине. Сразу по прибытии кок, Кейси и Питер Марлоу под началом Горнта отправились на берег выбирать еще плавающих в чанах с морской водой креветок и рыбу, а потом на деревенский рынок – за привезенными утром овощами. На ланч были приготовлены быстро прожаренные креветки с хрустящей брокколи, затем натертая чесноком и зажаренная на сковородке рыба, поданная со смесью китайской зелени, и все это al dente.

Во время ланча было много смеха; девицы-китаянки старались развлекать гостей и забавлялись сами: все они в разной степени владели набором соленых английских словечек. Дунстан Барр был невероятно смешон, остальные подыгрывали ему. «Насколько другими стали все эти мужчины, – с грустью думала Кейси, – насколько они раскрепостились и озорничают, как мальчишки». Разговор зашел о бизнесе, и за несколько быстро пролетевших часов она узнала о том, как делаются дела в Гонконге, больше, чем из всех прочитанных ею книг и газет. И еще больше уверилась в том, что, если ты не один из своих, ни реальной власти, ни реального богатства тебе здесь не видать.

– О, у вас с Бартлеттом здесь все получится, Кейси, – уверял Барр. – Если вы будете играть по гонконгским правилам, установлениям гонконгских, а не американских налоговых структур, верно, Квиллан?

– До некоторой степени. Если будете иметь дело с Данроссом – при условии, что компания «Струанз» не прекратит свое существование к будущей пятнице, – вы получите немного молока, но останетесь без сливок.

– А с вами у нас получится лучше? – спросила она.

– Гораздо лучше, Кейси, – рассмеялся Барр, – но все же это будет молоко и капелька сливок!

– Скажем так, Кейси, с нами молоко будет снятое, – дружелюбно заметил Горнт.

Из камбуза поднимался чудесный запах только что обжаренных и свежемолотых кофейных зерен. Разговор за столом шел общий, все обменивались шутками и, чтобы Кейси было интересно, говорили в основном о торговле в Азии, о спросе и предложении и об отношении азиатов к контрабанде. Девицы-китаянки болтали между собой.

Неожиданно сквозь этот благодушный фон прорезался полный язвительного раздражения голос Грея:

– Об этом лучше спросите Марлоу, мистер Горнт. Он еще со времен нашего пребывания в Чанги все знает о контрабанде и вымогательстве.

– Будет тебе, Грей, – сказал Марлоу в неожиданно наступившей тишине. – Брось!

– Я думал, вы гордились этим, ты и твой американский друг-вымогатель. Разве не так?

– Давай не будем, Грей. – Лицо Марлоу напряглось.

– Как скажешь, старина. – Грей повернулся к Кейси. – Спросите у него.

– Сейчас не самый подходящий момент, чтобы пережевывать старые ссоры, мистер Грей, – вставил Горнт. Он старался говорить спокойно и не показывать, какое удовольствие ему доставляет стычка, внешне он смотрелся как идеальный хозяин.

– О, я и не пережевываю, мистер Горнт. Вы говорили о контрабанде и черном рынке. Марлоу спец в этом деле, вот и все.

– Кофе будем пить на палубе? – Горнт поднялся.

– Отличная мысль. Всегда славно пропустить чашечку кофе после жратвы. – Грей нарочно употребил это слово, зная, что покоробит компанию, но ему уже было наплевать. Он вдруг устал от пустой болтовни, ему были противны и эти люди, и то, что они собой олицетворяют, противно было чувствовать, что он здесь лишний, и ему хотелось одну из девиц, любую. – Марлоу со своим американским другом, бывало, жарили кофейные зерна прямо в лагере, в то время как остальные умирали с голоду, – с застывшим выражением лица произнес он. – Доводили нас до исступления. – Он посмотрел на Питера, уже не скрывая ненависти. – Разве не так?

Помолчав, Питер Марлоу произнес:

– Кофе время от времени был у всех. Все жарили кофейные зерна.

– Но не так часто, как вы двое. – Грей повернулся к Кейси. – Они пили кофе каждый день, он и его американский приятель. Я был начальником лагерной полиции и то пил кофе раз в месяц, если повезет. – Он обернулся к Марлоу. – Откуда вы брали кофе и продукты, когда остальные голодали?

Кейси заметила, как на лбу Питера Марлоу вздулась жилка, и в ужасе поняла, что молчание – это тоже ответ.

– Робин… – начала она, но Грей перебил ее, продолжая подначивать:

– Что же ты молчишь, Марлоу?

В повисшей тишине все смотрели то на Грея, то на Питера Марлоу, переглядываясь. Даже девицы напряглись и насторожились, почувствовав, что в каюте вдруг разыгрались страсти.