Со дня той злополучной ссоры и выдвинутых отцом требований я больше ничего не рисовал. Пошел изучать технику и набирающие популярность и глубину компьютеры. И работу в фирме нашел, пройдя испытание еще на последнем курсе. Матушка постоянно писала, что радуется за меня и бесконечно гордится мной. Должно быть, в деревне нашей и окрестных уже не осталось людей, которым еще было не известно, что ее сын поступил в Тодайдзи.

Отец писал редко и кратко. Первые два года я рвал его письма, не читая, а потом он просто умер. В разгар экзаменов. Мне даже не пришлось ездить домой, чтоб увидеться с ним в последний раз.

Хотя, конечно, я с годами стал иногда жалеть о своем гордом упрямстве, но говорить о нем было слишком мучительно. Я предпочел не вспоминать. Проще было забыть.

* * *

Все молчали, как-то слишком серьезно глядя на меня. И я молчал. О чем еще было говорить? У меня есть нормальная работа, моя жена просто содержит дом в порядке и воспитывает детей. Ко мне не должно больше быть никаких претензий. Но снова стало так тоскливо внутри…

Два дня пролетели незаметно. Мы гуляли по округе, дети, оживившись, много болтали с бабушкой и между собой, а мне не обязательно было много говорить. С Нодзоми, не сговариваясь, мы почистили дом и двор, хотя там у матери и так было очень чисто, я подчинил все, что уже начало разваливаться. Видел слезы счастья в глазах матери, смотревшей на нас. А мне хотелось плакать по другой причине. Какой?.. Я даже сам с трудом понимал. Или просто хотел поскорее сбежать отсюда и забыть.

В день нашего отъезда, после очередных объятий и слов прощаний, меньшой вдруг поднял голову и как-то надолго взгляд задержался на крыше. Он совсем забыл про нас всех. Хотел было отдернуть его, но, не удержавшись, сам посмотрел вверх.

На узкой, вытянутой вверх крыше сидел тот же самый подлый зеленый кот. Мерзкий зверь смотрел сверху вниз на нас и плакал. На меня смотрел?.. Нет, ему в глаза.

Сердце удар пропустило.

Может ли… мой младший сын его видеть?.. И как тут уехать спокойно, зная, что это чудовище теперь переехало в дом, где живет моя мать?.. Но как остаться под таким глупым предлогом: «Мать, я тут надумал, что завтра прогуляю работу, потому что видел на крыше твоего дома чудовище»?! Нет уж, решат, что я спятил совсем. Но и оставить его с ней… чего ему нужно?! Что он преследует меня?

— Мамору, что ты? — жена тронула плечо сына.

— Не, ниче, — тот отвернулся от крыши и безмятежно улыбнулся ей.

Хотя мне показалось, что в улыбке мальчика было что-то искусственное. Старею, что ли?.. Становлюсь мнительным. Но только бы сил хватило и выдержки доработать хотя бы до конца учебы Рю в университете!

Последовали новые объятия и слова прощания, и благодарности, любезности, которые две женщины лили просто через край.

— А, надо б еще кое-что сделать, — резко перебил их я и быстрыми шагами направился к скромному местному храму.

Священник меня, кажется, уже и не узнал. Но улыбнулся приветливо. И не переставал улыбаться, когда купив пару десятков амулетов, я еще и обряд изгнания демонов из деревни заказал. Ну, мало ли. Но я заплатил любезно.

Матери соврал, что просто сходил помолиться, раздал всем амулеты. Ей была приятна моя сыновья заботливость. А я, взгляд подняв и мерзкой морды на крыше уже не заметив, с облегчением выдохнул. Хотя Мамору как-то странно на меня посмотрел. Ничего, я вернусь в столицу и еще пару молебнов о благополучии всех своих близких закажу, мертвых и живых.

Хотя… но отец или кто-то из полузабытых предков и родственников вряд ли бы пришел мстить в облике кота? Да вроде и обращались мы со всеми прилежно, таблички ихай прилично хранили на алтаре. Да и… вот отец осуждал нереалистичность, а сам б пришел зеленым котом? Нет, бред. Я лучше поверю, что демоны существуют. Хотя совсем не понимаю, с чего одна из чудовищных морд начала приставать ко мне. Но виду родным не подам, что нечто со мною случилось. Ох, хватило б нервов и здоровья поднять на ноги хотя бы Рю. Но лучше постараться и вытянуть и Мамору. Жене безумно будет сложно, если что-то случится со мной. Она ни дня в своей жизни ни работала, сразу после университета выйдя за меня.

В поезде мы часть пути провели в молчании. А потом Мамору, уже минут пять пристально смотревший на меня — я притворялся, будто вид за окном меня и правда интересует — внезапно серьезно спросил:

— Пап, а почему ты свою мечту задушил?

Я вздохнул. Не хотелось о том говорить, но он слишком внимательно смотрел на меня. Да и Рю внезапно оторвался от окна, место у которого с боем и с воплями у меньшого отвоевал. Впрочем, это был первый раз за долгое время, когда Мамору сам обратился ко мне, да так внимательно на меня смотрел. И эту хрупкую связь, вновь проявившуюся между нами двумя, мне захотелось попробовать сохранить. Особенно, когда покосился на супругу и заметил радостный блеск ее глаз: устала она от наших ссор, надеялась, что хоть сегодня помиримся.

— Не то, чтоб задушил… это… как бы сказать тебе?.. Это… просто… как обычно. Дети всегда мечтают о чем-то масштабном и трудноисполнимом, но… когда они вырастают, то их мечты меркнут или тускнеют. Они… просто важны как мечты. Не более того. Мечты, конечно, прекрасная часть нашей жизни, но самою жизнью им не стать. Да и… взрослые просто мечтают по-своему. Там… повышение на работе, уютный и крепкий дом, научное открытие, жениться…

Сын сердито смотрел на меня.

— Я не предавал свою мечту, Мамору. Я просто… нашел новые мечты, только и всего.

— Обманщик! — меньшой вскочил, сжав кулаки — и на нас стал оглядываться весь вагон. — Ты разве мог забыть, сколько рисовал важные для тебя вещи? Да и… — мальчишка шумно выдохнул. — Если стать взрослым — это непременно надо предать себя, то я взрослым стать не хочу!

— Смешной! — я встрепал ему волосы, а он сердито втянул голову в плечи. — Нас не спрашивают, хотим ли мы вырасти или нет. Мы просто вырастаем. И из своих желаний в том числе.

— Но ты хотел рисовать! — упрямо сказал он, из-под моей руки вывернувшись. — Ты хотел рисовать что-то свое, чего никто не рисовал до нас! Ты хотел рисовать воплотившиеся мечты людей о будущем и…

Я поморщился — и сын внезапно замолк.

Откуда?.. Этих рисунков уже нет, а мать могла их и не запомнить.

— Да мало ли что ты хотел рисовать. Предавать-то себя было зачем?

Нахмурился. Он внимательно следил за мной.

— Хмуришься. А стал ли ты счастлив? Кажется, нет. Но ты почему-то желаешь пройти через все это мне, — он скрестил руки на груди и ушел в какие-то злые и невеселые мысли.

Я тоже молчал, но вскоре не выдержал.

— Слышь, Мамору…

— Ну? — сердитый взор.

— Кто рассказал тебе?..

— Один твой знакомый.

Мне почему-то морда зеленая вспомнилась, смотревшая на меня сверху вниз. Захотелось сплюнуть.