Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Диана охнула и с ужасом посмотрела на него:
– Однако намёк более, чем прозрачный. Она была беременна от тебя, между прочим.
– Знаю, и её решение делать аборт был правильным. Не нужны мне дети.
Лицо Дианы задёргалось.
– У меня семь месяцев, а ты мне говоришь такое, – жалобно сказала она.
Глеба как будто обухом по голове. Семь, у матери тогда тоже было почти семь.
– Тогда чего ты встала? Иди и лежи, чтоб не дай бог. Видел однажды воочию, не хочу больше. Лучше сдохнуть, чем ещё раз такое увидеть.
– Увидеть что?
– Как женщина рожает на седьмом месяце.
– Кто? – расширились от ужаса глаза у Дианы.
– Мать выкинула при мне, пришлось принимать и помогать, до сих пор отойти не могу.
Вот где разгадка его отвращения. Что ещё она о нём не знает?
– Так что лучше с вопросами беременности ко мне не подходи. А после того, как родишь, поговорим, как будем жить дальше.
– Глеб, сколько у тебя было разных баб? Неужели тебе не надоело? Когда ты перебесишься? Неужели ты не хочешь, чтобы рядом с тобой была любящая женщина? У меня пальцев на руках не хватит, чтобы пересчитать всех твоих баб, с которыми ты встречался, когда уже был со мной! Что же было до меня?
– А до тебя было ещё миллион, тебе так легче? Не устраивает? К Дмитрию дорожка ещё не заросла, приезжал не так давно, скулил, думаю и беременная ты ему сойдёшь.
Диана плакала, он не любит её, он готов расстаться с ней и будущим ребёнком, а может и мечтает об этом. Пусть плачет, это не трогает его. Да, он жесток с ней, но у него тоже накипело, ей нужна забота и восторги по поводу беременности, не получит она этого.
– Чтобы не наговорить лишнего, я сейчас ухожу, и пару дней мне нужно побыть одному.
Глеб вскочил, поднял с пола куртку, взял тетрадь Маши и бутылку виски. И сунув в карман телефон, сигареты, он пошёл к двери, не взглянув на Диану.
– Глеб, прости, – со слезами крикнула Диана и схватила его за рукав. – Куда ты? Не уходи!
– Успокоюсь и вернусь. Пожалуйста, давай без слёз и без звонков. Если что-то вдруг случится, пришли сообщение, приеду, помогу, решу.
Глеб отцепил её руки и ушёл. Сев в машину, он сжимал и разжимал кулаки, ударить бы кого-нибудь сейчас… Ничего, он сейчас успокоит нервы бешеной ездой, а разобьётся, туда ему и дорога. Машина, взревев, дёрнула с места.
В день похорон, Глеб попросил Влада заехать за Максом, а сам поехал в зал прощания пораньше, ему хотелось побыть с Машей наедине последний раз. С момента прочтения её письма, ему так и не удалось поспать. Всю ночь он катался на машине, потом снял номер в гостинице, но уснуть не удавалось, он читал, перечитывал, вспоминал и пил. А сегодня уже похороны, и надо поддержать Макса, и придумать, почему он не хочет отдавать ему дневник Маши, и вида не подавать, что он знает то, чего не знает никто.
За деньги его пропустили к гробу до назначенного для прощания времени. Глеб сел на шаткую табуретку перед гробом и стал напряженно всматриваться в её лицо, но не узнавал её. Болезнь, смерть, полностью изменили его, только яркие медные волосы были всё теми же. Глеб поймал себя на мысли, что первый раз он видит её лицо абсолютно спокойным, умиротворённым. Он погладил её волосы, на ощупь они были точно такие же, как и раньше, когда он любил зарываться в них.
– Прости меня, Рыжик, прости, я слепой эгоист, я никогда ничего не вижу, что происходит вокруг. Но я всегда любил тебя, пусть своеобразно, но по-другому я не умею, ты же знаешь. Прости, что я не услышал твой крик о помощи, прости, что не помог, прости, что женился на другой, а тебя только использовал. Огонёк мой, как же так…
Ему не хотелось верить, что перед ним лежит Маша, что никогда он больше не услышит её заразительного смеха, не будет следить за полётом волос, стрелянием серых озорных глаз, что эти губы никогда не буду шептать ему всякие пошлости, что никогда она не назовёт его «солнышко» или «котик», в её устах это так здорово звучало. Её горячее тело остыло, вулкан потух. Нет больше Машки. Но он уверен если бы какие-то силы смогли разбудить её сейчас, она бы вскочила и завалила его прямо тут, в гробу. Глеб горько улыбнулся от этих мыслей.
Дверь тихо приоткрылась, сотрудник попросил его заканчивать, пора было везти гроб в прощальный зал. Глеб снял со своего пальца кольцо и положил ей под сложенные ладони.
– Спи спокойно, огонёк, твой котик всегда с тобой.
И ему показалось, что она слегка улыбнулась.
Народу было совсем немного: Макс с сестрой, он, Влад и несколько человек из их прежней компании, и ещё пара каких-то хиппи. Макс обхватил гроб руками и ревел, прижавшись лбом к изголовью.
– Максим, вставай, её не вернёшь, – похлопал его по плечу Глеб.
Макс встал и припал к нему.
– Волк, как же так? И она, и Элла были такими молодыми.
– Это жизнь. Кто-то уходит, кто-то приходит. Нас тоже когда-нибудь не станет.
На кладбище Макс так же, как когда-то Глеб, кричал, пытался прыгнуть в могилу, но Глеб, Влад и сестра крепко держали его. Макс проклинал небеса, проклинал их за то, что они его не отпускают. Наконец, когда гробовщики стали закапывать могилу, Макс тяжело осел на землю и стал уже беззвучно плакать. Глеб почувствовал, как его пробирает озноб. Он вспоминал всё до мелочей: такой же мерзкий февраль, белый гроб, похожее кладбище, и он, царапающий землю. Всё повторяется, всё…
Они приехали в какой-то ресторан, чтоб помянуть её. По иронии судьбы за столом были только мужчины, ни одна женщина не посчитала нужным вспомнить Машу. Диане Глеб в жёстких выражениях запретил являться, у Аллы, естественно, не было никакого желания. Что ж, Маша жила одними мужчинами, подруг у неё не было. Они молча пили и молчали. Макс был весь погружён в своё горе. Владу было стыдно перед другом, но воспоминания о горячей Маше не оставляли его, он любил Аллу,
