в Москву. Но в деле 1919 г. обнаружились показания попавшего в руки чекистов еще одного левоэсеровского боевика – Федора Ильича Ильина, известного позднее как Ильин-Суворин. Происходивший из крестьян Калужской губернии, бывший слесарь питерской фабрики «Торнтон», он был членом ПСР с 1913 г. Будучи, как тогда говорили кадровым эсером, он еще до революции находился на нелегальном положении в Таганроге. Затем он подключился к официальной партийной работе в Петрограде и Москве, войдя в состав БО ПЛСР. После 6 июля Ильин временно отправился в Вологду (формально в качестве инструктора по сбору урожая), но в конце 1918 г. вернулся в Петроград, принимал участие в организации политических забастовок, а после начавшихся арестов 24 февраля 1919 г. выехал из Питера в Украину. О причастности его к покушениям на Блюмкина точных сведений нет, но, судя по всему, он также входил в состав рассматриваемой боевой группы. Впоследствии, женившись на харьковской активистке Е.А. Ройтер, он играл важную роль в левоэсеровском подполье Украины и России, и в начале 1920-х гг. даже входил в состав нелегального Центрального бюро ПЛСР. Кстати, в показаниях Ф.И. Ильина в Киевской губЧК содержится указание на то, как в апреле 1919 г. он пересекся в Екатеринославе с напарником Блюмкина по убийству графа Мирбаха Н.А. Андреевым, намеревавшимся отправиться в Гуляйполе к Н.И. Махно.

В отношении самих покушений на Якова Блюмкина я располагаю тремя новыми документами, не задействованными исследователями. Один из них был опубликован в органе ЦК и Киевского губернского комитета УПСР (борьбистов) «Борьба» в качестве «Письма в редакцию» от имени киевских максималистов:

«Киевская организация союза с.-р. максималистов получила 10 июня от известного революционера Б. письмо с сообщением о совершенном на него партией лев[ых] с.-р. интернационалистов (активистов) покушении без предупреждения и предъявления ему обвинения; вместе с тем Б. просил союз взять его под свою защиту до организации над ним межпартийного третейского суда. Союз предпринял все необходимое там (sic!) для организации такого суда.

Между тем партия лев[ых] с.-р. интернационалистов (активистов), которой также было предложено принять участие в третейском суде и вручено заявление Б. о том, что он отказывается от какой бы то ни было политической деятельности впредь до окончательного решения суда, не дожидаясь последнего, 13-го июня произвела вторично покушение на Б.

Заявляя об этом, Киевская организация союза с.-р. максималистов энергично протестует, считая совершенные акты крайне возмутительными и противоречащими установившимся в таких случаях революционным традициям.

Секретарь союза Р. Адодина

P.S. Заслушав письмо от лев[ых] с.-р. интернационалистов (активистов) от 12 июня и не находя в нем оснований, объясняющих покушение на Б., Киевская организация союза с.-р. максималистов постановила опубликовать свой протест с указанием на [то], что задержка в опубликовании его произошла по причине ожидания мотивированных объяснений от лев[ых] с.-р. интернационалистов (активистов)»16.

Два других документа были обнаружены в РГАСПИ. Один из них – это обращение самого Блюмкина в январе 1920 г. «Ко всем советским партиям революционного социализма»:

«В июне 1919 г. в продолжение двух недель (с 6-го по 20-ое, в Киеве) несколькими членами и партийными работниками Украинской партии Л.С.Р. интернац[ионалистов] на меня было совершено без всякого обвинения меня в чем-либо три покушения с целью убийства.

Сами по себе, при исключении их политического предназначения, эти покушения отличались резким уголовным характером, всеми аксессуарами убийства из-за угла, всеми особенностями бандитского самосуда. И я не реагировал бы на эти факты политически, если бы они могли быть отнесены только в область уголовной квалификации.

Случилось иначе. Покушениям на меня совершавшие их лица, в качестве официальных представителей партии Укр[аинских] Л.С.Р. интернац[ионалистов], старались придать глубокий, моральный партийный и политический смысл.

Укр[аинские] Л.С.Р. (интернац[ионалисты]) уже после упомянутых покушений обвинили меня в предательстве, и это обвинение официально и усиленно муссировали как внутри партийных организаций, так и среди тех трудящихся, которые за ними стоят или стояли.

К глубокому трагизму для меня, как личности и политического работника, момент покушений совпал с напряженным моментом поражения Украинской революции, а это значит и с моментом ухода всех Советских партий в подполье, – и благодаря этому, я также из-за болезненного состояния, вызванного ранением при втором покушении, я не имел возможности своевременно и надлежащим способом вскрыть перед лицом революционно-социалистических партий всю вопиющую сущность политического и морального преступления, совершенного Украинскими Л.С.Р., в форме покушений на меня и обвинений в предательстве.

В продолжение четырех с лишним лет я служу идее революционного социализма, сначала в рядах партии С.Р., а с Октября 1917 г. Л.С.Р.

В моем недолгом, но совершенно честном и жертвенном революционном стаже (мною совместно с Николаем Андреевым был совершен акт над графом Мирбахом, в июле 1918 года в Москве) нет ни одного факта или поступка, на которых могли быть построены не только конкретное обвинение в предательстве или уверенность в моей нравственной порочности, но даже и интуитивное психологическое подозрение в таких кошмарных способностях.

Тем темнее, тем непостижимее кажется мне происшедшее, и тем трагичнее было для меня переживать, в продолжение последнего периода реакции на Украине, существование не разоблаченной клеветы о моем выдуманном провокаторстве.

Все внутри-партийные попытки, сделанные в этом направлении мной (письмо к Ц.К. Укр[аинских] Л.С.Р. с требованием суда и предъявлением обвинения), Киевской организации Союза максималистов на Украине (обращение к Укр[аинским] Л.С.Р.), опубликование протеста в газ[ете] «Борьба» от 21 июня 1919 г., а в России Центральным Бюро Союза максималистов (обращение к Ц.К. Рос[сийских] Л.С.Р.) – все эти попытки остались безуспешными и неудовлетворенными.

Теперь снова победившая на Украине Революция вернула к легальному существованию, к нормальным функциям революционно-социалистические партии. Как член одной из них и на основании изложенного, я требую их широкого политического вмешательства в действия, считающей себя также революционно-социалистической партией, партии Укр[аинских] Л.С.Р. интернац[ионалистов].

Я требую с полным формальным, а тем более нравственным, основанием широкого политического отклика на действия Украинских активистов и такого же рассмотрения их.

Находясь под защитою своей партийной организации Союза максималистов, я ставлю себя еще под защиту революционно-социалистических партий, идее которых служу и буду служить.

Бывший член Рос[сийской] и Укр[аинской] Партии Левых С.Р.,

бывший член Боевой Организации этих партий,

член Союза максималистов Яков Блюмкин.

2 января 1920 года, Москва»17.

Второй документ – это официальное обращение «От Центрального Исполнительного Бюро Союза Максималистов». Оба обращения были размножены в виде печатной листовки. На мой взгляд, это свидетельствует о том, что они имели достаточно широкое распространение и использовались в политической борьбе против левоэсеровского подполья. На «титульной» стороне этой двусторонняя листовки говорилось:

«К позорному столбу

В июне месяце минувшего года группою Киевских Л.С.-Р. –