Сергеич, много чего знаю, ты спрашивай – расскажу. Я ведь с князем Юрием давно… как бы и сказать – работаю, наверно. Хороший ведь воевода, верно царю служит? А расскажу я тебе, Матвей, такую то ли быль, то ли сказку, про то, как нынче бояре царю служат. Если хочешь, конечно.

Артемонов, поневоле, опустился на скамью рядом со столиком. Атаман удовлетворенно кивнул и налил Матвею полстакана горилки из кувшина.

История, рассказанная Чорным, была, и правда, такая, что заслушаешься. Несколько лет назад, когда шла война Республики с казаками, еще не принявшими подданства Романовым, объявился в Крыму самозванец, выдававший себя за истинного царя Московского. Молодой, только взошедший на престол государь из новой династии, еще не уверенной прочно в своих незыблемых правах на престол, и к тому же царствовавший в стране, которую всего только два-три десятка лет назад лже-царевичи довели почти до гибели, и которую с самого начала его правления сотрясали бунты, не мог не относиться болезненно к появлению самозванцев. Царь Алексей готов был любые деньги потратить на поимку вора, а человек, который помог бы ему в этом, обрел бы безграничную благодарность и доверие царя. Это хорошо знали все придворные, но лучше всех воспользоваться случаем молодой князь из старинного и богатого, но не слишком влиятельного в первые годы царствования Алексея Михайловича рода Долгоруковых. Успех сопутствовал Юрию Алексеевичу потому, что он, в отличие от других, понял, что вытащить самозванца из цепких рук крымского хана возможно только вступив в союз с кем-то из казачьих атаманов, хорошо знающих Крым и татар. Князь напросился в посылку на воеводство на засечную черту, и, прибыв туда, не побоялся с полудюжиной всадников отправиться в саму охваченную войной Гетманщину, где и встретился с прославленным куренным атаманом Иваном Чорным. Казак и вельможа легко нашли общий язык, и вскоре Догорукову удалось сделать так, что большая часть зерна и пороха, отправлявшегося царем запорожцам, стала попадать именно в руки Чорного, который, благодаря этому, еще больше усилился и одерживал все новые победы, а по своему влиянию среди казаков почти не уступал гетману. Атаман, в свою очередь, сделал все возможное для того, чтобы царское посольство, отправленное вскоре за самозванцем и устроенное самим князем Юрием, стало успешным. Однако дело, начинавшееся так хорошо, вскоре обернулось неудачей из-за случайности, одной из тех, которых так много бывает на войне: посольский отряд подвергся нападению ни пойми откуда взявшейся орды ногайцев, и в суматохе боя самозванец бежал. Долгоруков, уже предвкушавший разнообразные царские милости, оказался теперь в одном шаге от государева гнева и опалы. Однако хитрости и изворотливости ни князю, ни атаману, было не занимать, и они нашли выход и из этого затруднительного положения, хотя и выход рискованный. Чорный нашел где-то деревенского парня, как две капли воды похожего на бежавшего вора и, наобещав ему золотые горы и благополучное освобождение по прибытии в Московию, уговорил сыграть роль самозванца. Сцена возвращения якобы пойманного казаками беглеца посольству была разыграна мастерски, и московский отряд в приподнятом настроении продолжил свой путь в Белокаменную. В Москве легковерного лже-самозванца, после долгих пыток, четвертовали, разумеется, нисколько не поверив его рассказам, и только ведшие допрос дворяне и дьяки не переставали удивляться, насколько же лжива и коварна эта подколодная змея, которую, к счастью, удалось вовремя поймать. Князь же Долгоруков получил те награды и почести, о которых мечтал, а вместе с ними царское доверие и большое влияние при дворе. Но теперь эту незаслуженную награду приходилось делить сразу с тремя людьми: с атаманом Чорным, а также стольником Ординым и рейтарским ротмистром Кровковым, возглавлявшими посольство. Бывшим с ними рядовым рейтарам легко удалось заткнуть рот деньгами и угрозами, да они и сами побоялись бы лезть в государственные дела, однако Ордин, Кровков и Чорный плотно взяли князя в оборот, и он вынужден был делать то, чего они от него требовали. Легче всего удалось отделаться от рейтара, который вполне удовлетворился повышением в чине, и без того им заслуженным. Кровков, вероятно, и вовсе не взялся бы играть в эту игру, если бы его не подначивал хитроумный Ордин. Но стольника князю пришлось ввести в круг приближенных к царю людей, и тот, благодаря исключительной остроте ума и языка сполна этим воспользовался, да так, что быстро приобретаемое им влияние на самодержца стало не на шутку пугать других царских советников. Что касается атамана, то он до поры до времени вел себя так, будто ничего не случилось, и ему ничего от князя не надо, но так продолжалось лишь до тех пор, пока не началась война Московии с Республикой, и полк Чорного не оказался на землях Великого Княжества. Здесь-то и выяснилось, что казак ничего не забыл, и Долгорукову пришлось без конца закрывать глаза на проделки атамана, и, более того, делать так, чтобы и до царя, досадовавшего на то, что казаки, несмотря на все его указы, не перестают грабить, слухи о них не доходили. Когда князь попробовал однажды взбрыкнуть, выяснилось и вовсе чудовищное для Долгорукова обстоятельство: настоящий самозванец находился в руках атамана, а тот делал вид, что верит вору, и слава о "царевиче" уже широко разошлась в казачестве. Князь решил, что вскоре вся история неминуемо выйдет на поверхность, и необходимо действовать решительно. Когда он узнал, что отряд Чорного, вместе с самозванцем, находится неподалеку от его ставки, Долгоруков просто не мог упустить такого случая.

– Так что же это, Иван Дмитриевич, выходит он меня на тебя напустил, и не было никакой царской посылки?

– Ай-да, молодец! Умнеешь на глазах, капитан – похвалил Матвея Чорный, – Тут он, Матвей Сергеич, сразу двух зайцев могу убить, а то и трех: и от меня избавиться, и от Ванюши – царевича нашего то бишь – и от Ордина независимость получить. Да не вышло – уж больно Ваня хорошо умеет из рук уходить, я и сам от этого не раз страдал. Только жену его да наследничка поймал, едва ли они и живы теперь, бедные.

Жену и наследника… У Матвея встали перед глазами, как живые, рыжеволосая красавица и ее малыш, о грустной судьбе которых Артемонов знал побольше атамана. Чорный продолжал говорить смакуя подробности битвы возле деревни, но Матвей его почти не слышал: в голове его складывались две части картины, одну из которых нарисовал подьячий Котов, а вторую – атаман. Афанасий Ордин был, разумеется, счастлив, заполучив в свои руки Матрену с сыном, и этих ценных пленников он мог использовать на свое усмотрение: мог увеличить