видел, как тридцать два года его жизни подобно резвым скакунам проносятся у него перед глазами. То, что когда-то искрилось и сияло всеми красками жизни, радость и гнев, скорбь и веселье, все в итоге стало мертвой плотью и костьми в могиле.

Уголки его губ слегка приподнялись и на лице появилась едва заметная улыбка. Он подумал, что было бы лучше, будь это правдой.

Он так долго шел и так долго боролся из последних сил, что очень устал, поэтому сейчас ему было все равно ждет ли его ад или бренный мир простых людей, ему хотелось лишь отдохнуть.

Духовно он был очень стар. Фактически с момента гибели Чу Ваньнина он успел полностью разрушиться и одряхлеть душой. Так много лет он творил добро и пытался исправить ошибки прошлого, словно в этом можно было найти лекарство, способное излечить его от этой духовной дряхлости.

Однако он его так и не нашел.

Он слишком долго боролся и слишком долго бесстыдно и нагло просил, но теперь устал бороться и устал просить. За свою жизнь он потерял мать, потерял наставника, потерял близкого друга, потерял возлюбленного, потерял украденную семью, потерял фальшивое доброе имя. А теперь он потерял и духовное ядро. В итоге его все равно доставили в Цитадель Тяньинь, так что ему не удалось избежать самого сурового осуждения всего мира совершенствования.

В конце концов, он сдался и опустил руки, понимая, что никогда не сможет получить прощения.

Мо Вэйюй — всего лишь лишенная изначальной формы безобразная разбитая гора, открытые раны которой до поры были укрыты зимним снегом. Но снег растаял, и теперь его мрак и его уродство уже нигде не спрятать.

Он не имел права быть образцовым наставником Мо с того момента, как его руки были обагрены кровью первой невинной жертвы. Теперь всю жизнь он мог называть себя только Тасянь-Цзюнь, ведь он сжег цитру и сварил на костре из нее журавля[270.4], рвал людей своими острыми зубами и пил кровь невинных, доказав всему миру, что он отвратительный монстр хуже любого зверя. После всего этого он заслуживает худшей из смертей.

Он умрет, и мир возрадуется.

Неизвестно сколько дней Мо Жань просидел в этой тюремной камере, прежде чем дверь, наконец, распахнулась.

Вошедшие люди из Цитадели Тяньинь в полном молчании крепко связали его вервием бессмертных, после чего, одновременно потянув слева и справа, подняли его на ноги и вытащили наружу.

В непроглядной тьме его долго вели по длинному коридору.

— Как они? — все еще не до конца придя в себя, хрипло спросил Мо Жань, и это были первые слова, что он произнес за все эти дни.

Но никто не обратил на него внимания.

Его скрутили еще сильнее и в таком положении вели до самого выхода. От вспыхнувшего перед глазами дневного света Мо Жань зажмурился. Словно злой дракон, который, свернувшись в кольца, слишком долго пролежал в полном мраке пещеры и давно ослеп, столкнувшись с режущим глаза ярким светом, он чувствовал себя измученным и встревоженным. Не в силах сразу приспособиться к бьющему в глаза свету, он хотел прикрыть глаза, но его руки были связаны за спиной. Ему оставалось только опустить голову, но слезы все равно продолжали течь из-под густых черных ресниц…

Ослепленный и оглушенный, он не понимал, где находится. Только лишь обоняние не покинуло его, оставаясь все таким же ясным, и он почувствовал дыхание ветра, запах людского моря, аромат цветов, трав и деревьев. Когда его снова толкнули в спину, он, чуть замявшись, послушно пошел вперед.

Очень медленно его уши начали привыкать к окружающему шуму.

Он слышал голоса множества людей: их слова и перешептывания, собираясь вместе, поднимались и опускались, как приливные волны огромной реки. Конечно, такой большой прилив может не только смыть с берега всю грязь, но и утопить человека.

Мо Жань почувствовал, что задыхается.

Он был слишком слаб.

Сейчас он был настолько бессилен, насколько это вообще возможно.

— На колени.

Сопровождающие толкнули его, и он упал на колени. Высоко в небе ослепительно ярко сияло солнце, освещая его изможденное и осунувшееся лицо.

Он и подумать не мог, что снаружи сегодня такой погожий солнечный день.

— Это тот самый образцовый наставник Мо…

— Я и представить не мог, что когда-нибудь увижу, как его судят в Цитадели Тяньинь. Эх, не зря говорят, чужая душа — потемки!

В ушах гудели и жужжали отголоски чужих слов, зрение Мо Жаня начало проясняться, но все еще оставалось слишком нечетким. Все, что он мог сейчас — спрятав глаза за густой тенью ресниц, попытаться рассмотреть, что находится прямо перед ним…

В памяти всплыло то давнее публичное судебное разбирательство в Цитадели Тяньинь, которое в юности ему вместе с Сюэ Чжэнъюном и Сюэ Мэном довелось видеть своими глазами. Вот только за это время он прошел путь от зрителя из толпы до подсудимого, к которому были прикованы все взгляды.

Люди в зрительном зале хаотично двигались, тесня друг друга, подобно карасям, идущим на нерест против течения реки. Здесь были не только простые люди, прибывшие в Цитадель Тяньинь поглазеть на допрос, но и весь цвет мира совершенствования. Он не мог четко разглядеть их лиц и не различал, какие на них сейчас выражения, но видел склоненные друг к другу головы и слышал их перешептывания, похожие на поднимающиеся и опускающиеся под ветром волны колосьев на пшеничном поле.

А потом он поднял голову и посмотрел вдаль.

Туда, где возвышались высокие трибуны, на каждой из которых порознь сидели приглашенные гости из разных духовных школ.

Изумрудная — Усадьба Битань, красная — Дворец Хохуан, желтая — Храм Убэй… а потом его сердце сжалось… так странно, что он все еще мог чувствовать боль.

Он увидел так хорошо знакомый серебристо-синий цвет. Самая тихая и самая многочисленная духовная школа занимала именно эту зрительскую трибуну. Пик Сышэн.

Он моргнул и прищурился. Не обращая внимания на жгучую боль и резь в глазах, он уставился в том направлении… но так и не смог никого разглядеть. Он не видел, где сидит Сюэ Чжэнъюн, там ли Сюэ Мэн, кто Таньлан, а кто старейшина Сюаньцзи и найти госпожу Ван тоже не смог.

В конце концов, с помоста для подсудных преступников ему так и не удалось увидеть тех людей, за которых он так сильно переживал и о которых так заботился.

— Мо Жань с Пика Сышэн, внебрачный сын хозяина девятого города Духовной школы Жуфэн Наньгун