Возвращаясь к картине «Потоп», можно лишь констатировать, что данная вещь – как «Красный конь» Петрова-Водкина или «Смерть Сарданапала» Делакруа – не фиксирует перемены, но их предсказывает. Разбужена стихия, что поглотит сундук с накопленным добром, причем стихия разбужена Господом – мы видим неистово-яркий свет, льющийся с небес. Стихию вольно трактовать по-разному; это крестьянская война, это Реформация, это конец правления Максимилиана, это религиозные войны.

Важно и то, что вещь эта, написанная в 1516 г., уже после Фрайбургского алтаря, подводит итог знаменитому рейхлиновскому спору.

3

Одновременно с тем, как Микеланджело писал еврейских пророков и историю народа Израилева в Сикстинской капелле, а затем вырубал статую еврейского пророка Моисея, как раз в те самые годы (1508–1519) в Северной Европе шел спор по поводу судьбы иудейских книг.

Этот спор, начавшийся в 1509 г., получил название рейхлиновского, поскольку участвовал в нем с одной стороны Иоганн Рейхлин, просветитель Германии, а с другой стороны писатель Пфефферкорн и стоящие за ним кельнские богословы, призывавшие к уничтожению еврейской литературы. Любопытно, что Пфефферкорн, инициировавший спор о сожжении еврейских книг, был крещеным евреем, а Рейхлин, выступивший в защиту иудаизма, был чистокровным немцем, представлял германский гуманизм.

Рейхлин в буквальном смысле слова является связующим звеном гуманистических тенденций Европы, соединяя тех людей, взгляды которых могли не вполне совпадать, и культуры не буквально близкие. Рейхлин – друг Фичино и Пико, Гуттена и Эразма, воспитатель Лютера и Меланхтона, знаток парижского богословия. Его вместе с Эразмом называли «двумя глазами гуманизма»; хотя смотрели на мир эти два глаза по-разному. В данном случае Рейхлин выступил против сожжения иудейских книг. Сторону Рейхлина приняли многие гуманисты; между тем император Максимилиан Габсбург первоначально поддержал инициативу по уничтожению еврейских книг – и еврейские книги стали жечь.

То была классическая антисемитская кампания в Европе, далеко не первая и не последняя; важно то, что, помимо бытового антисемитизма, была заявлена редакция вероучения. Собственно, вопрос о переводе Библии на национальные языки в отсутствие оригинала стоять не может. Пфефферкорн высказал в своей книге «Brantspiegell», опубликованной к случаю, предложение выселить всех европейских евреев на необитаемый остров, оставив лишь малолетних детей, которых можно попытаться вырастить в христианской вере (любопытная параллель с первоначальным проектом нацистов выселить евреев на Мадагаскар). Рейхлин оппонировал ему, доказывая, что без Ветхого Завета нет христианства. Происходило это ровно в то самое время, как Микеланджело писал пророка Исайю и Иону.

Спор Пфефферкорна с Рейхлином вырос до международного события – в нем приняли участие университеты, схоласты, богословы Майнца и Кельна, папа и епископы, сторону Рейхлина занял влиятельный архиепископ Майнцский. В сущности, рейхлиновский спор – контрапункт истории северного гуманизма. Если суд на Дрейфусом перерос локальный шпионский инцидент и стал символом заката европейских империй, то суд над Рейхлином стал контрапунктом самосознания европейского гуманизма. В этот самый момент университетский, школярский и, по сути, секулярный характер гуманизма должен возвыситься до гражданского гуманизма. Противостояние антисемитов и филосемитов фактически означало противостояние догматиков и реформаторов, республиканцев и имперцев, схоластов и просветителей.

Пока длилась тяжба, Рейхлин не только полемизировал с Пфефферкорном по поводу сожжения конкретных книг, но утверждал тезис: кто считает себя христианином, обязан уважать иудейские древности. Познакомившись в Италии, куда он попал в 1482 г., сопровождая князя Эберхарда Вюртембергского, с Пико делла Мирандола, который был полиглотом, сопрягавшим культуры, сочетал светскую философию и теологию, Рейхлин проникся его (то есть неоплатонической, флорентийского извода) любовью к еврейской каббалистике. Осуждая Рейхлина и его пристрастия, германские богословы, таким образом, судили и флорентийский неоплатонизм, и его влияние на Северную Европу.

Противники Рейхлина – это Якоб ван Хогстратен (1454–1527), главный инквизитор Кельна (он станет вскоре врагом и Лютера), а также Яков Шпренгер (1435–1495), доминиканский монах, декан Кельнского университета, и Генрих Крамер (Инститор) (1430–1505), доминиканский монах и инквизитор. Последние – соавторы известного «Молота ведьм» (1484), директивной книги, инструкции для пыток. В Германии сожжено более полутысячи «ведьм» согласно «Ведовской булле» папы Иннокентия VIII 1484 г. – и указанные лица принимали в казнях живое участие.

Между Рейхлином и Пфефферкорном идет «книжная полемика», оба публикуют обличительные трактаты, их копии множатся, становятся достоянием всего общества – но «книжная полемика» лишь на волос отделена от политических акций.

В памфлете «Ручное зеркало» (1511) Рейхлин обвинен в том, что подкуплен евреями. Против «старого грешника и поклонника этих лживых евреев» выступает, помимо Великого инквизитора Кельнского, магистр теологии Кельнского университета Ортуин Граций. Рейхлин ответил на обвинения книгой «Augenspiegel» (перевести можно словом «офтальмоскоп», хотя такого предмета не было еще изобретено); помимо ответов на конкретные обвинения, книга славит иудейскую премудрость – впрочем, Рейхлин пишет мягко, очень мягко. Рейхлин – не Лютер, не Мюнцер, он человек убеждений, но не конфликтный. Его вежливость принимают за слабость. Пфефферкорн пишет очередную книгу-донос «Горящее зеркало» («Brantspiegell»). Над Иоганном Рейхлином инициируют суд, его «Augenspiegel» приговорили к сожжению в 1515 г.

Важно здесь и то, что образ зеркала, постоянно используемый в споре, относится непосредственно к практике ведьмовства. Начиная еще с Апулея, которого на суде упрекали за то, что он часто смотрится в зеркало; с Вергилия, о зеркале которого рассуждали как о предмете чародейства, зеркало стало инструментом алхимии и ворожбы. Пфефферкорн своими книгами как бы разоблачает «зазеркалье», а Рейхлин рекомендует использовать зеркало как своего рода увеличительное стекло, чтобы увидеть суть вещей.

В этот момент оформляется то, что можно назвать интернационалом сопротивления гуманистов: подобно тому, как Золя выступает за еврея Дрейфуса, интеллектуалы Нидерландов, Франции, Германии выступают в защиту Рейхлина и тем самым в защиту иудаизма. И напротив, король Людовик XII рекомендует всем парижским богословам не поддаваться на провокации Рейхлина, а Франциск I объявляет, что находится на стороне кельнских схоластов. Все переплетено – и спор не о богословии. Спор – о вере и неангажированном знании, позиции европейского интеллектуала по отношению к имперской идеологии. И, как водится, еврейский вопрос все это взбудоражил.

Рейхлиновский спор вокруг иудаизма длится около десяти лет; сначала гуманисты пишут в защиту Рейхлина «Письма знаменитых людей» – это своего рода материалы Хельсинкской группы тех лет: известные интеллектуалы протестуют против церковного диктата. Затем собранные Ульрихом фон Гуттеном вольнодумцы издают так называемые «Письма темных людей», свод посланий к магистру Ортуину Грацию, псевдотеологический издевательский памфлет. Всякий – от короля до школяра – высказывается по этому вопросу; в сущности, это вечная проблема «империи и человека», в роли «человека», не вписывающегося в общий уклад, выступает то Евгений из «Медного всадника», то еретик, то еврейский народ. «Теперь весь мир разделился на две партии – одни за глупцов, другие за Рейхлина», – говорит Муциан Руф. Всеобщая дискуссия, начавшаяся в Кельне в 1509 г., продолжалась до Латеранского собора 1512–1514 гг. и решилась в пользу Рейхлина. Спор вокруг еврейских книг – это был спор о Европе.