– Может, ты и прав. Давай послушаем, что скажет Рыба.

Рыба согласился с Тимми. Не было оснований считать, что Осенняя Паутинка и Паучья Шелковинка не опустятся до ареста всех безруких и безногих. Эта парочка настроена решительно.

Старик крепко задумался, а потом сказал:

– Похоже, пора напустить дыму.

– В смысле? – спросил Смедз.

– Город закупорен, как бутылка. Но это не может продолжаться бесконечно. Рано или поздно обязательно рванет. Вот тут-то мы и выскочим наружу заодно с другими. Надо выиграть время. Устроим нашим подружкам охоту за призраками. Извлечем выгоду из хаоса, который они создают.

Смедз ничего не понял. Он еще сильнее опешил, когда Рыба добавил:

– От всего серебряного избавимся. Золото, медь, каменья оставим – все, кроме серебра. Смедз, передай это Талли, будет упираться – заставь.

– А что случилось-то?

– Делай, что говорю.

Смедз сделал. И Тимми сделал. Даже Талли, ставший вполне серьезным и покладистым после того, как Рыба продемонстрировал ему лютую ярость сорвавшегося с цепи мира.

И вот мы в Курганье. Соскользнули по веревкам, у каждого за плечами мешок с пожитками. Нас сопровождало несколько тварей с равнины. Еще больше прилетит после того, как мы подготовим безопасный лагерь. Главный менгир распорядился, чтобы к нам сбросили пару его дружков с гранитными сердцами.

– Нужна быстрая связь, – сказал он.

Это само собой. А еще им нужно, чтобы исполнилась воля бога-дерева.

– Откуда вышли, туда и вернулись, – проговорил Ворон, едва наши ступни коснулись земли.

После Опала он маленько ожил. И даже не маленько – рядом со мной почти тот же старый добрый Ворон, с которым я когда-то познакомился в Курганье.

– В стужу и сырость, – проворчал я.

Уходили мы отсюда в конце зимы, а теперь зима подкладывается снова. Листва уже опала, со дня на день зарядит снег.

– Давай не будем тут дурью маяться. Сделаем дело и свалим.

Ворон хохотнул:

– Разве удержишь на ферме того, кто повидал город?

– Поменьше шумите, пожалуйста, – подал голос Боманц. – Мы еще не убедились в том, что здесь нет имперцев.

Он был прав лишь отчасти. Мы не осмотрели окрестности собственными глазами, но наши помощники уже доложили, что на пять миль во все стороны не обнаружено ничего крупнее кроликов. Я был склонен им верить. В таком деле, как разведка, на детищ равнины Страха можно положиться.

Однако Боманц не успокоился, пока не сотворил какое-то колдовство. Лишь после этого он позволил нам заняться хозяйством, и мы развели огонь.

Проснувшись с первыми лучами, мы позавтракали какой-то остывшей дрянью. А потом разделились. Я взял на себя места, которые знал лучше всего, – городок и казармы гарнизона. Ворон вызвался осмотреть лес. Само Курганье досталось Боманцу. И было очень похоже, что он не намерен усердствовать в поисках – заберется туда, в самую середку, и придавит ухо. Тварям с равнины было предложено заниматься, чем они пожелают, и если что-нибудь обнаружат, сообщить нам.

Понять, что случилось с городом, было несложно – мне хватило беглого осмотра. Там не осталось ничего, кроме костей. Я походил по руинам, покопался в золе – надеялся разыскать что-нибудь полезное. Тошно, конечно, но терпимо. Потом вернулся в лагерь. Боманц оказался почти там же, где я его оставил, глаза все так же закрыты, но он не спал, а ходил – мелкими детскими шажочками.

Шевелится, и на том спасибо.

Возвратился Ворон.

– Ты уже управился?

– Ага. Что-нибудь нашел?

– Тьму-тьмущую костей. Хватит на целую армию скелетов.

– Расстроился?

– Всех этих парней я знал.

Он хмыкнул и умолк. Ворон бывает нормальным человеком – в перерывах между приступами жалости к себе.

– Похоже, убивали Хромой и Пес Жабодав. Но после них здесь еще кто-то побывал. Прошлись частым гребнем, как мамаша по вшивым детским кудрям. Ничего мало-мальски ценного не оставили.

Подумав над моими словами, Ворон спросил:

– Вообще ничего?

– Обглодали городишко, как собака косточку.

– Это повод заглянуть в Весло. Но они, наверное, взяли только то, что могли унести на себе, а такой караван в глаза не бросается. Разве что по возвращении устроили пирушку на радостях. Но тогда бы они сразу угодили в нежные руки имперцев.

Подошел Боманц. Пока он заваривал чай, Ворон сообщил, что обнаружил места двух стоянок – должно быть, там жили интересующие нас люди.

– Может, и валялось что-нибудь на этих стоянках, но имперцы добрались туда раньше нас.

– И если взяли след, – добавил Боманц, – то клин уже у них.

Камни доставили новость, которая нас не обрадовала. Похоже, в Весло прибыла пара крупных имперских шишек, и клин им нужен, чтобы еще больше подняться в статусе.

– Ты что-нибудь узнал? – спросил Ворон.

– Немного, – ответил Боманц. – Похитителей, судя по всему, было четверо. Затея им удалась, потому что дерево воевало с Псом Жабодавом. Оно не сочло людей опасными и не догадалось, зачем его забрасывают палками, – думало, пытаются оскорбить.

– Палками? – переспросил я.

– Дерево завалили хворостом до самой макушки и подожгли.

– Богу не обязательно быть слишком умным, – пробормотал Ворон.

– Теперь мы их точно поймаем, – ухмыльнулся я.

– С чего вдруг? – Боманц никогда не понимал шуток.

– Всего-то и нужно найти четверых парней с занозами в ладонях.

Боманц скривился, Ворон хохотнул и спросил:

– Мы хоть что-нибудь знаем об этих людях?

– Мы даже не знаем наверняка, что это люди.

– Отлично.

– В вопросе «кто» нам продвинуться не удалось, но что мешает поработать над вопросом «когда»? – предложил Ворон. – Установить какие-то даты, хотя бы приблизительно? А потом выяснить, кто куда перемещался в эти дни.

Мне эта идея показалась слабой, о чем я и сообщил Ворону.

– Даже если бы Весло не подвергся нападению и в нем не погибла половина жителей, а вторая половина не свихнулась потом…

– Все, забудь. Слышь, колдун, что толку нам здесь торчать? Может, переберемся в Весло и попытаемся их выкурить?

– Пока нет донесений наших союзников, обитателей равнины Страха, я рискну сделать осторожное предположение, что мы зря тратим здесь время.

Диковинные союзники так ничего нам и не сообщили. Вечером мы взобрались на спину нашего вонючего летуна и отправились в путь, рассчитывая позавтракать в Весле. Впервые за несколько месяцев у меня появилась надежда поесть по-человечески.