Эти указы о свободах явились естественными проявлениями общей разрушительной для страны либеральной политики Николая II. Ближайшие к царю люди предупреждали его о происходивших в стране крайне негативных, революционных процессах, о политических заговорах, называли конкретных лиц, в том числе в Думе и в Государственном Совете. Просили, умоляли, требовали принять меры. Он не редко соглашался с этим, писал на письмах: «Да», «Я тоже так думаю», «Правильно» и т. д., но никаких мер так и не принимал, что вызывало чувство безнадежности и отчаяния у многих, и, естественно, привело к полному подрыву авторитета царской власти.

Тот же генерал А. Киреев писал: Царь «до такой степени шаток, что на него нельзя рассчитывать». Эта странная нерешительность с исключительной силой проявилась у него как в революцию 1905 года, так и особенно в февральско-мартовские дни 1917 г. (С. Фирсов. Православная Церковь… С.131). В результате, у многих серьезно охладели отношения с царской семьей, например, у Великого князя Сергея Александровича (который даже ушел с поста генерал-губернатора Москвы) и его супруги, родной сестры царицы, святой Елизаветы Федоровны. (Вот основная причина того, что «кругом измена и трусость, и обман»).

Многие из иерархов Церкви, из царского Дома и государственных людей, даже из близких друзей отвернулись от Николая II (и приняли участие в заговоре против ближайшего к царской семье человека – Распутина). Реакция Святейшего Синода на его отречение убедительно иллюстрирует это. 9 (23) марта 1917 года Святейший Синод, в составе которого были святой Владимир, митрополит Московский, и святой Тихон, будущий Святейший патриарх Всероссийский, совместно с семью другими иерархами, выступил с Обращением ко всем верным чадам Российской Православной Церкви по поводу отречения Императора (2 [15] марта) и отказа Великого князя Михаила Александровича (3 марта) восприять власть. В этом Обращении Синод не выразил сожаления ни по поводу случившегося, ни даже в отношении ареста бывшего Государя и тем ясно показал свою оценку Николая II как правителя.

===

4. Настойчивое продолжение и углубление связи с Распутиным до самой его смерти, несмотря на всеобщий соблазн и самые решительные протесты виднейших людей России (например: святой Великой Княгини Елизаветы Федоровны /«он служитель сатаны»/ и других Великих Князей, святого митрополита Владимира (Богоявленского), митрополита Антония (Вадковского), духовника царской семьи епископа Феофана (Быстрова), председателя правительства П.А. Столыпина, министров, государственных и общественных деятелей…

Первые антираспутинские статьи были написаны не врагами Церкви и трона, а известным глубоким православным писателем М.Н. Новоселовым и убежденным монархистом, другом царя Л.А. Тихомировым и появились в «Московских ведомостях» в 1910 г.). Вот что писал, например, один из замечательных людей первой половины ХХ-го века, непосредственный очевидец и участник многих событий того времени митрополит Вениамин (Федченков) по этому поводу: «Потом постепенно начали вскрываться некоторые стороны против Распутина.

Епископ Феофан и я увещевали его изменить образ жизни, но это было уже поздно, он шел по своему пути. Епископ Феофан был у царя и царицы, убеждал их быть осторожными в отношении Г[ригория] Е[фимовича Распутина], но ответом было раздражение царицы… Потом выявились совершенно точные, документальные факты, епископ Феофан порвал с Распутиным. По его поручению я дал сведения для двора через князя О., ездил к другим, но нас мало слушали, он был сильнее.

Тогда царь затребовал документы… Ничто не изменило дела. Пытался воздействовать Санкт-Петербургский митрополит Владимир, но без успеха, был за то (как говорили) переведен в Киев, где его в 1918 году убили большевики…Обращались к царю члены Государственного совета – напрасно. Впал в немилость за то же и новый обер-прокурор Синода А.Д.Самарин – очень чистый человек.

Отстранен был и Л.А. Тихомиров, бывший революционер-народоволец, а потом защитник идеи самодержавия и друг царя. Собралась однажды группа интеллигентов написать «открытое письмо» царю, но Тихомиров убедил их не делать этого: «Все бесполезно! Господь закрыл очи царя, и никто не может изменить этого. Революция все равно неизбежно придет»…. Возмущение против влияния Распутина все росло, а вместе с тем росли и нападки на царский дом» (На рубеже двух эпох. С. 142).

===

5. Религиозность царской четы при всей ее внешне традиционной православности носила отчетливо выраженный характер интерконфессионального мистицизма. Этот вывод следует из многих фактов. Известна холодность царской семьи, главным образом, царицы, к русскому духовенству, что особенно ярко выявляется из писем Александры Федоровны («в Синоде одни только животные»!). Даже с высшими иерархами отношения царя и царицы носили исключительно официальный характер.

В то же время современники сообщают о большой их близости и дружбе с широко известным в высшем свете французским спиритом, магом, главой международного ордена мартинистов Папюсом, вызывавшим дух Александра III; с другим французским мистиком, «ясновидцем» – Филиппом (которого Александра Федоровна в письме от 14 декабря 1916 г. вспоминает как «нашего друга месье Филиппа», но которого ее же духовник называет «порождением бесовских сил».); наконец, в течение целых десяти лет с Распутиным – до самой его смерти. Митрополит Вениамин (Федченков) писал: «Вместо же влияния духовенства в придворную сферу проникало увлечение какими-нибудь светскими авантюристами, „спиритами“… до Распутина был при Дворе какой-то проходимец француз „Филипп“ (На рубеже двух эпох. С. 140).

Ряд свидетельств так же определенно говорит и о связях Двора, в том числе и последнего царя, с масонством, что указывает на еще один серьезный источник мистицизма (и идей европейской демократии) в царской семье (См., напр., «Масонство и Николай II»// Виктор Острецов. Масонство, культура и русская история. М.1998.С. 379—444). Этот мистицизм наложил тяжелую печать на весь душевный настрой императора, сделав его, по выражению прот. Г. Шавельского, фаталистом («Воспитание и жизнь сделали его фаталистом, а семейная обстановка – рабом своей жены» (Шавельский Г.И. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Нью-Йорк.1954.Т.2.С.296), что особенно ярко обнаружилось в его отношении к Записке, оставленной Павлом I и содержащей предсказание о судьбе последнего Императора.

Только непониманием православия можно объяснить принятие ее как безусловного Божественного предопределения, как это решил Николай II. Пророчество в первую очередь всегда является предупреждением об опасности неправедной жизни, ошибочной деятельности и призывом к покаянию, но никак не фатумом, не произволом всемогущего Бога. Если бы Царь больше общался со святым Иоанном Кронштадтским и оптинскими старцами, а не с французскими оккультистами и русскими псевдостарцами, то может быть и не придал бы этой Записке безусловного значения и не отрекся бы от престола, не впал в безнадежие, не бездействовал, поверив в судьбу. Христианство и фатализм несовместимы.

Преданный царю человек Пьер Жильяр утверждал, что у царя была «своего рода мистическая покорность судьбе, которая его побуждала скорее подчиняться обстоятельствам, чем руководить ими» (Жильяр П. Импер. Николай II и его семья. Л. 1990.С.174). Наш выдающийся русский философ Евгений Трубецкой в таких кратких и глубоких словах выразил свое понимание и личной религиозности Царя, и основной причины его катастрофы: «Он поставил свою власть выше Церкви, и в этом было и самопревозношение, и тяжкое оскорбление святыни. Он безгранично верил в субъективное откровение, сообщающееся ему – помазаннику Божию – или непосредственно, или через посланных ему Богом людей, слепо верил в себя как орудие Провидения. И оттого он оставался слеп и глух к тому, что все видели и слышали. … Повреждение первоисточника духовной жизни – вот основная причина этого падения» (Е. Трубецкой. О христианском отношении к современным событиям. // Новый мир.1990. №7. С.220).