Как и многие другие лидеры националистов, Джавахарлал продолжал обучение в тюрьме. В мрачном квадратном бараке в тюрьме Лакхнау он жадно читал книги — например, закончил шесть из семи томов Гиббона. (Его литературный марафон раздражал британского полковника, отвечавшего за тюрьму, который сказал, что сам покончил с чтением в возрасте двенадцати лет, что, несомненно, ему помогло. Джавахарлал сардонически продолжил: «В уходе от проблемных мыслей»)[2185].

Теперь, в частности, во время посещения Брюссельского конгресса против колониального угнетения, Джавахарлал поглощал евангелие социализма. Он связался с ленинистами-интеллектуалами, которые считали: «Индийский пролетариат достаточно вырос, чтобы обладать классовым сознанием и вести массовую политическую борьбу против лакеев Британской империи»[2186].

Он сделал вывод, что западный капитализм, участвующий во все более яростном грабеже колоний, сам себе копает могилу. Мировая революция против имперской тирании уже готовится и ускоряется Советским Союзом. Джавахарлал даже предсказывал, что для спасения от уничтожения Великобритания станет государством-спутником США, помогая сформировать «мощный англо-саксонский блок для власти над миром»[2187].

Неру опасался большевистской России, не доверял британской Лейбористской партии, и никогда не был таким красным, как его обычно представляли. Он определенно проявил доверчивость к сталинской чистке и судебным процессам. Джавахарлал был наивен, предполагая, что Советский Союз — это новая цивилизация.

Он принял коммунистические мантры и часто говорил, что религия — это опиум для народа. Но его меньше привлекал Карл Маркс, чем Кингси Мартин, ветреный и беспечный редактор лондонской газеты левого крыла «Нью стейтсмен». Кроме всего прочего, он был предан Ганди, чьи утопические планы по подъему масс пытался совместить с фабианскими планами государственного контроля над землей и промышленностью. Попытка включала долгую «умственную борьбу»[2188] и случающийся время от времени кризис лояльности, что чуть не привело его в отчаяние.

Хотя новый радикализм Джавахарлала не нравился махатме, а Мотилал его иногда проклинал, все трое объединились против Комиссии Саймона. Она была учреждена в конце 1927 г. для реформирования системы двоевластия. Пьянствующий консервативный госсекретарь лорд Биркенхед, который не мог слишком серьезно воспринимать индийских политиков и считал «немыслимым, что Индия когда-нибудь станет пригодна для самоуправления доминиона»[2189], хотел придумать конституционные рамки, которые сохранят британское главенство. Это было и целью вице-короля Индии лорда Ирвина. Считая, что индийская психология «в равных частях состоит из тщеславия, комплекса неполноценности и страха перед ответственностью», он искал «какой-то фасад, который оставит суть механизма власти в наших руках»[2190].

Поэтому, по просьбе Ирвина, Биркенхед назначил Комиссию, в которую не входило ни одного индуса. Это гарантировало сэру Джону Саймону, хладнокровному и коварному юристу, который ее возглавил, тот же самый прием, с которым Милнер столкнулся в Египте. Его и «семерых карликов» встретили черными флагами и криками: «Саймон, убирайся вон!»[2191] Казалось, крики звучали всю ночь перед гостиницей «Вестерн» в Дели, где разместилась Комиссия, но на самом-то деле это кричали шакалы, которые все еще рыскали по пустынным частям столицы.

Ирвин сравнивал ответ индусов с отказом ребенка съесть ужин, но он подал такое расистское блюдо, что мусульмане присоединились к индусам в презрении. «Джалианвала-Баг был физической бойней. Комиссия Саймона — этой бойня души»[2192].

Такого негодования не наблюдалось со времен Закона Илберта. Происходили яростные демонстрации, особенно — в Лахоре и Лакхнау. Там Джавахарлал пережил атаку полиции с длинными окованными железом бамбуковыми палками. Он отмечал: европейские сержанты были самыми жестокими из всех, на их лицах горела ненависть и жажда крови[2193]. Но, по словам Ладжпата Рая, националиста, убитого во время беспорядков, каждый удар такой бамбуковой палкой был «гвоздем, вбитым в гроб Британской империи»[2194].

Клемент Эттли, один из двух представителей Лейбористской партии в Комиссии, понял еще одну вещь о природе имперских отношений. Его «отличный носильщик» настаивал на том, чтобы его одевать, но Эттли сказал: «Я скорее запрещу не позволять мне заправлять собственную рубашку»[2195]. Никто в то время не мог представить, что этот скромный человек, которому было в чем проявлять скромность (как незабываемо заметил Черчилль), станет премьер-министром и даст Индии независимость.

Отчет Саймона, который рекомендовал дальнейшую передачу полномочий провинциям (что предпочитали мусульмане), но сохранение британской власти в центре, оказался невостребованным письмом даже до своего появления. Им не воспользовались, потому что Ирвин пытался смягчить враждебность индусов, объявив в 1929 г. от имени нового лейбористского правительства, что естественный результат конституционного прогресса в Индии — это статус доминиона.

Конгресс разделился между теми, кого возглавлял Мотилал (они приняли это, как следующий шаг к свараджу), и теми, кого возглавлял Джавахарлал (эта фракция требовала полной национальной независимости). Ганди нашел компромисс и осадил младшего Неру, назвав его молодым хулиганом.

Вдохновленный социалистическим учением, Джавахарлал стал (как он сам признавал, со значительным преуменьшением) «немного автократом в своем поведении — и чуть-чуть диктатором». Он написал о себе ироничную, но анонимную статью в «Модерн ревью» и заявил: его тщеславие, распаленное людьми, которые называли его «драгоценным камнем Индии» и «воплощением жертвенности»[2196], следует приструнить. «Нам не нужны никакие Цезари!»[2197] Это состояние Джавахарлала суммировалось в строках Байрона, которые Неру перефразировал в тюрьме, говоря: