вас и ваши тачки на Атлантиду? с устройствами в ушах, на которые непостижимым мне образом передаётся то, что я имею честь доносить не просто так, мы развиваем общественную кампанию по искоренению трам-там-там и возвращению парам-пам-пам, мы едины и принимаем в свои ряды всех, кто наконец прозрел, обнаружив портновскую булавку в воротнике крестильной рубашки, которую уже собирался надеть на крещаемого парня или девчонку; что бы сказал на это Бог-отец? что бы сказал на это папа Римский, а? А протопоп Аввакум что бы на это сказал?

Встретиться так, как предполагалось, разумеется, не вышло.

Какие признаки социального макиавеллизма узрел он в бытовом блоке? Во-первых, так поздно, когда самое время не бросаться в глаза, в обоих проёмах капонира был оставлен ток, ярящий спирали. Не то даже, чтобы свечка, очистить луковицу, или керосиновая лампа, пролистать «Усвятских шлемоносцев», а ядовитый электрический удар, для которого надо невесть сколько тиранить машину. Во-вторых, сам он куда-то девался, это следовало из отсутствия пса, всегда выскакивавшего из конуры и лаявшего. Он впопыхах оставил бункер, бросив светить дорогое и неоднозначно трактуемое электричество, при условии, что в координатах объекта окажется чин, обладающий полномочиями его толковать, их так сейчас раздувают, что это едва ли не выигрыш в лотерею жизни. Ну не беда ли его заставила?

Снег усилился. Он уже устилал панцирь хвои тонким сударием, хватало, чтобы попробовать считать следы. Проходя мимо будки, И. было разуверился в этом, но всё же кряхтя присел. Потом неторопливо вошёл, сбил эрекцию рубильнику и в свете керосинки стал осматриваться внутри. О поспешности ухода сообщала опрокинутая на пол жестяная кружка в обрамлении вывалившейся заварки и коричневой лужицы. Чай был почти допит, когда размеренный вечер его сошёл с пути. Таким старикам, как они, самое то не совать свой нос со сферосомами на дне под пледом и грезить о былом, отдавая себе отчёт, что основные этапы в их судьбе, для каждого лично — отрезки времени геологической истории, позади, отвоевали своё. Ещё можно днём незлобиво посиживать на солнце, следя за дымами из фасадных газоотводов не ниже 50 метров с выложенными кирпичом годами постройки, но не более. А для них, вот как есть в голове, так и есть, все эти многоуровневые вместилища Фиатов и Побед, а также болидов, застроенные ленточными фундаментами волости, никогда не мёртвые экраны на колоннах, собак нельзя выгуливать ни во дворе, ни в парке, весь мир сжался до изнанки линз в сплошных лорнетах, есть всё нарастающие доминанты оккупации, и если кто-то смирился, то не он, не он и не он. Может, это и маразм, может, детские игры, но вдруг о них заговорят? Вдруг?

На войне он хотел пойти в следователи и ловить диверсантов, однако это была всего лишь мечта, возникающая однажды у любого, столь ничтожная в компарировании со всем прочим и даже с нынешними заходами какого-то осмотра на месте в средневековом бункере, в котором у следователя-от-бога, умеющего строить умозаключения по виду убранства и не нацеленного на социалистическую собственность, дым бы пошёл из ушей, ведь энтропия здесь если не пестовалась с самого открытия, то не истреблялась. У порога стояли незнакомые башмаки, какие он не стал бы покупать себе в лес, впрочем, в город тоже. Отворил створки одёжного шкафа. Так и есть, длинное кашемировое пальто, под ним на тех же деревянных плечах костюм в полоску и галстук с унитазами.

Ветеран поднял чашку, стал искать, чем вытереть, за окном раздался короткий лай, заскрипела тяжёлая стальная дверь в отгороженной недавно передней.

— Перенос автономии невозможен, а? Ну так он и пойдёт, травма детства, везде мерещатся закрытые территории.

— Иерусалим Петрович, а ты здесь как?

— Вот в гости к тебе выбрался, а тут у тебя какая-то кутерьма.

— Это ещё не она, — вставил сектант.

— Да ты побойся Бога, а именно Яхве, куда он полезет? Ему сто лет, он своё уже отлазил за таких, как ты, — сквозь зубы, не оборачиваясь процедил егерь.

— Да мне по хую.

— Молодой человек, я вынужден настоятельно требовать от вас избрать другой тон, — выпрямляя спину. Заманивал, прикидывался тем, кем он его и счёл.

— Если требовать, то уж настоятельно. Я, флаги наших отцов, что-то ещё, для какого-то хрена слова, просто время такое, да и струны эти уже завились и истекли канифолью.

Насколько он умел понимать современные коленца диалекта, последнее означало, что у диктатора расшатаны нервы. Он извлек из-за пазухи старинный длинноствольный пистолет с толстым барабаном и стал поводить им на разные предметы.

— Так, а вот и новую пачку писем подвезли, хотя у меня и из прошлых партий отложено прилично. Не занимает много времени, как можно было бы подумать. Бери с фашистскими печатями (уже запутался, что там какая значит) — не ошибёшься. Хотя недавно тут вскрыл от одного-другого недовольного, узнал о себе много нового, например, что у меня «в брюхе под завязку бактерий», что «не берёт трубки от кредиторов», «половину своего украл у других», «торговал орденами и медалями вразнос», «подкаблучник и трансвестит», «зимой снега не допросишься», «не крестится, выходя из Храма Божия», «всегда с расстёгнутой ширинкой», «сидел экспертом на реалити-шоу», «шпарил коммунякам под киношку», «мастурбировал, читая Набокова», «рассказывает о себе только хорошее», «сдаётся мне, он бреет не только подмышки», «не спонсирует корм ни одном животному в зоопарке», «до сих пор не снял портрет Дзержинского в своей рубке», «спустил два наследства на ставках», «ходит на банкеты, только чтоб пожрать», «не скептик, но и не мистик», «в душе не ебёт, что Толстой тогда ещё не родился», «сгрыз все ногти на руках».

О, вот это поучительное.

Здравствуй, дорогая моя матушка, бью тебе (и салютую) хвостом. У меня всё хорошо. Сегодня я прибыл в дзот номер 13. Ты не смотри, что это несчастливое число, здесь очень даже хорошо, и, я чувствую, для меня оно станет удачным. Мои прошлые товарищи по монтажным классам крепко жмут мне руки. Ты, матушка, должна их всех помнить. Афанасьев Дима, Сулейманов Рашид, Оверченко Женя, Павлюк Сергей. Павлюк у нас за старшего. Он очень ловко управляется с пулемётом и учит нас всех. Тут у нас, как и тогда, до войны, можно сказать, открыты свои классы. Только вот мастерство мы постигаем другого толка. А главное, матушка, о чём спешу написать, это про награду за тот случай под Одессой, о котором я рассказывал тебе в прошлом письме. За него меня и ещё одиннадцать красноармейцев представили к правительственной награде. Ты