Однорукий кораблестроитель Ёб Ёбович на верфи в бухте святого Николая потерял по головотяпству вторую руку – привезённый из кузниц якорь сорвался с цепей и отрубил ему здоровую длань по локоть, после чего Ёб Ёбович поселился возле верфи и стал устным советчиком при постройке судов, в чём и преуспел.

Даниил Принс фон Бухау сумел как-то отвертеться от учительства в школе толмачей и выбраться невредимым из Александровой слободы, скоро уехал из Московии, но дважды возвращался, уже в ранге посла, написал книгу «Начало и возвышение Московии», сделал на родине карьеру, дошёл до чина советника апелляционного суда Чехии, даже стал особо доверенным лицом императора Максимилиана II, а на старости лет любил вспоминать, как великий царь Иоанн Васильевич кормил его кренделями и дал на пиру ласковый подзатыльник…

Саид-хан стал заметным купцом, увеличил свой караван до трёх дюжин верблюдов и возил из Азии в Московию пряности, шелка́, чеканную посуду, ювелирные поделки, хашиш и опиум, ткани и камни, а увозил из Московии в Азию меха и снежно-белых красавиц с золотыми волосами и синими глазами.

Баскак Буга умер от холеры, поехав в заразное место толмачить застрявшим татарским послам.

Хаусмайстер Ортвин Шлосер женился на Анисье-Анисьхен, главной портомое, перебрался из крепости в Александрову слободу, где чинил крыши, печи, заборы, сараи, колодезные журавли, телеги. Трое их сыновей пошли по слесарному делу, основали мастерскую, потом цех, потом «фабри́к», где охотно давали работу слобожанам из родной Александровки.

Доктор Элмс открыл в Москве две аптеки, разбогател, хотя и был пару раз уличён в мухлевании: вместо лекарств продавал пустые порошки и пилюли, кои, впрочем, тоже неплохо действовали на неприхотливых московитов.

Сборщик цдаки Шабтай с семьёй сбежал от греха подальше в Астрахань, где передал свои гешефты детям, а сам ушёл на покой.

Купцы Строгоновы захватили земли хана Кучума и наводнили страну Шибир разбойными козаками – тем гнус и волки были нипочём, зато кровь – слаще мёда.

Максим Строгонов стал главным казначеем всех семейных дел и умер по старости в душевном спокойствии и телесном довольстве.

Землекоп Карп, попав к Строгоновым, показал себя умным работником и дослужился до главного стройщика валов в Верхнечусовске, а сын его Кузьма сбежал с артелью добывать из земли нафту: они заливали этот чёрный текучий огнь в бочки-сороковуши и развозили на продажу по сёлам и городам, где эту горючую тягучую жидкость охотно раскупали хозяева постоялых дворов, харчевен, шинков, пекарен, дубилен, кузниц и всего того, где нужен постоянный огневой жар.

Писарь Кафтырь погиб, провалившись в темноте под лёд, хотя поодаль сидели над прорубями ночные рыбари, – но как немому звать на помощь? Кто услышит немого?

Юрод Стёпка сорвался с цепи и сбежал в родной Галич, где, говорят, каждое утро Божьей силой перелетал через реку в церковь на службу, день колобродил по торжку, а к вечеру тем же макаром возвращался назад в свой посад.

Юрод Балашка отморозил себе лапы, но Шлосер сделал ему протезы – ими можно ловко управляться, если найти, чего пожрать.

Молодая прачка Еленка умерла от непонятной болезни – у неё на теле появились неукротимые язвы, кои было никак не извести, что ни делали – всё втуне. Юная комнатная девка Еленка была увезена царём в Москву. А баба Елена, детская подружка царя, на коей была опробована придумка сэра Чарля Хонсдона, стала главной среди гладильщиц.

После кончины царя тиргартен заглох, звери перемёрли, сом Обжора и осётр Дремлюга были сварены и съедены, а их смотритель Мишка Моклоков вместе с ключарём Мосовым и келарем Савлуком сбежали на север, где в Усть-Цильме открыли тайный ночной кабак и срамную баню с непотребными девками. Распевщик Голышев не пошёл с ними, а забрал инструменты и перебрался в Чухлому, где устроил новую школу пения.

Списки опришников и синодик опальных царя, спрятанные в трапезной за иконой Богоматери, были оттуда извлечены и отправлены, куда следует: списки опришни – в Разрядный приказ на вечное хранение, а синодик – по церквям и монастырям для заупокойных служб, иные из которых творятся и по сей день.

В сарае у вора Нилушки были найдены сокровища, похищенные у царя на лесной дороге: золотой самородок, великая книга «Апостол», перстни и камни. И родительские вещички были целы, нилушкины дети не успели их потерять – только два зубца оказались выломаны в гребне батюшки, малость сбита эмаль на зеркальце матушки и изгваздан поясок жены Анастасии.

Даже зуб Антипы Великого был найден Нилушкой в помойной яме, омыт в золотой воде, водружён в ларец. Царю было предложено окропить для верности святой зуб смертной кровью вора, но Иоанн Васильевич помиловал Нилушку к жизни, хотя и осудил – за ненайденный огрызок письма королеве – посидеть немного, «до плеч». Волосы у Нилушки росли зело вяло, и он, томясь в каземате, шумно корил себя: за каким бесом надо было на ночной дороге дербанить лысого старика, когда в лесной коптильне его ждал молчаливый штоф сивогара, кабанья нога с гречкой и ушлая вдова Дарья, вязкая на всякие блудные хитро́ты?..

Из лесной шишиги безумным мастером Курьяновым была сделана и поставлена у кремлёвских палат великая чучела. Правда, вместо ушей у чучелы оказались рыбьи жабры, сзади появился волчий хвост, а во лбу – козлиные рожки. Иноземцы отшатывались от несуразной образины, а бояре усмехались в бороды: «Пущай шарахаются, нехай боятся, больше уважать будут, нехристи-брадобритцы!..»

И только о разбойнике Кудеяре ничего толком не известно. Когда Штаден, посланный на его поимку, явился с наёмниками к Ужиному озеру, то не обнаружил там ни людей, ни разбойничьих гнёзд – только худой сутулый монах явился из пещеры и сказал, что тут никого, кроме него, инока Варавия, нет, с чем Штаден и удалился, ибо даже представить себе не мог, что этим монахом мог быть бывший разбоец Кудеяр, разогнавший свою шайку и принявший схиму во славу Господа, как об этом стало известно позже.

Хоть государь и не поверил сему диковатому слуху, но на всякий случай послал Клопа привезти этого Варавия в Александрову слободу. Однако инока и след простыл – вместо него в пещере на подстилке возлежала здоровенная пёстрошкурая змея. Увидев её, Клоп тихо прикрыл дверь и припустил к повозке, хотя всю обратную дорогу жалел, что не отрубил гадине башку. Но чего не сделано – того не сделано, чего теперь суетиться?.. Главное, с тех пор разбои прекратились и про Кудеяра никто больше не слышал.

Много позже, незадолго до смерти Иоанна Васильевича, к нему пришёл некий монах, принёс простой хлебный нож, о себе сказав, что прежде озоровал в шайке Кудеяра, раскаялся, теперь обитает в скиту и по просьбе своего бывшего вожака дарит сей святой нож царю.

На вопрос, что это за такой нож и какова судьба самого разбойника, от монаха стало известно: Кудеяр после ночного видения Михаила-архангела раскаялся в грехах, совершил паломничество к гробу Господню, принял схиму под именем Варавий и ушёл в затвор, где ему явился Николай Угодник, обещавший полное успокоение и прощение, если Варавий срежет тем же ножом, каким он разбойничал, вековой дуб на горе. Тщетные годы потратил на это инок Варавий, но однажды чудо случилось: дуб рухнул сам по себе, когда Варавий этим ножом, не выдержав, убил в лесу двух лазутных ляхов, застав их за насилием над девочкой-грибницей из соседнего села.