Простые хаты были, чаще сего, из глины или дерево с глиной. Реже — только из дерева. Крыши на них тоже разнились, завися, видимо, от достатка хозяев. На деревянных домах побольше крыши были из колотых чурбачков, внешне напоминая черепицу городских дворцов. На хатах попроще можно было различить солому, камыш и еще что-то, названия чему княжна не знала.

— Так то ж — вржос, — няня отмахнулась, словно речь шла о чем-то самом обычном.

— Вржос? — Либуше удивилась. Вереск она видела, но выглядел он иначе, чем эти коричневые снопы.

— Ну да, — няня пожала плечами, — тут земли песчаные, он хорошо растет. Если долго не срезать, то потом хоть хату крой, хоть печь топи.

Предслава, одна из подружек Либуше, только наморщила нос.

— Няня, и зачем ты княжне голову всем этим забиваешь? Станет она у заксов крулевной, какое ей будет дело, чем там у нас хлопы хаты кроют?

— Не скажи, Славо, — Либуше покачала головой, — отец учил, что свое и у заксов забывать не след.

— Князь у нас мудрый, — не стала спорить Предслава, — но разве ж все упомнишь.

Либуше только улыбнулась. Красавица Слава была первой певуньей и плясуньей в девичьих покоях, хотя в прочих ученьях старательностью не отличалась. Шептались по углам, что своей красотой она затмевала саму княжну.

— Предслава просто расцвела раньше, — успокаивала мама Либуше, нежно гладя дочурку по голове. — Подожди, цветочек мой, придет и твое время цвести.

— А толку с того цвету, мамо? — Тревожилась княжна, глядя на портрет будущего мужа. — Кому он нужен, если тата уже все решил.

— А ты думала, красота нужна только чтобы замуж выйти? — Княгиня рассмеялась, обнимая взрослеющую дочку. — Только вот, Предславе — ей и красоты хватит, а тебе, доченька, тебе ум нужен.

И княжна училась, как велели отец и мать. Языки заксов и фразов, дунчиков. А до кучи еще и странный язык, на котором давно никто не говорил, но на котором заксонские храмовники писали свои хроники.

— Ну этот-то зачем? — Капризничала девочка, но князь был непреклонен.

— Лишним не будет. Надо будет что-нибудь посмотреть, хроники там старые или родовые книги, возьмешь и посмотришь. Не придется на весь дворец кричать, чего тебе надобно и зачем.

При воспоминании о родителях на княжну накатила грусть. Любили ее родители, учили, а потом взяли и отдали старому заксу. Как-то оно дальше будет? Заметив, что княжна загрустила, нянька незаметно толкнула Предславу. Дескать, развлекай давай, для того тебя князь с дочерью в дорогу снаряжал.

«Либуше, а покажи еще раз портрет жениха», — попросила Предслава. Нянька только глаза закатила от такой просьбы. Нашла чем утешить! Ее бы воля, она бы эту пустозвонку к своей воспитаннице и близко не подпустила, да отец ее с князем Любомиром очень уж дружен. Княжна в ответ на просьбу только пожала плечами, было бы на что смотреть, и протянула подруге шкатулку.

Сама она за столько лет лицо на портрете, кажется, знала до последней черточки. Тонкий шрам на скуле, тянущийся к виску. Словно принца с размаху хлестнуло веткой, да так след и остался. Крупноватый нос. Внимательные светлые глаза. Небольшая бородка, стриженная на заксонский манер. Обычный парень, только и того, что кронпринц. Не красавец, но и не урод.

Предслава, тем временем, насмотревшись, вернула портрет хозяйке.

— Хоро-ош! — мечтательно протянула она. — Славного мужа тебе князь выбрал, Либуше. Только по всему видать, характером заксонский княжич крутенек. Зато, наверное, и в обиду не даст.

— Не даст, — не стала спорить Либуше. — А характер… Так он у заксов за главного воеводу. Куда ж там без характера?

Предслава еще что-то щебетала, но Либуше слушала ее, что называется, вполуха. Отец говорил, что норов у кронпринца Генриха как раз-таки не страшный. В бою его, правда, ни сам князь, ни посол Велимир не видели. Ну, так и ей с ним не воевать. А так Велимир докладывал, что кронпринц не гневлив, не криклив, по придворным девкам не бегает, а если что и где, то так, чтобы ни одна сплетня во дворец не просочилась. Вельможам много воли не дает, а с простыми дружинниками из одного котла не гнушается. Неглуп, в общем, и весьма.

Это, конечно, радовало. Только девочка понимала, что ей не только править вместе с королем Генрихом Какой-он-там-по-счету, а и жить с мужчиной. И, если верить тому, что рассказывала мать, поначалу мужу придется годить. Тем более, князь, с присущей ему прямотой, дал понять, что хоть в обиду свою младшенькую-любименькую не даст, но и в дела жены с мужем мешаться не намерен. В общем, называется, если что жалуйся, но лучше смотри сама, чтобы не пришлось.

— Славо, хватит уже! — как ни старалась княжна, но щебетание подружки пробивалось и сквозь тяжелые думы. — Щебечешь и щебечешь об этом заксе. Хвалишь его, будто тебя, а не меня за него просватали.

— Ну а как же, Либуше, — возмутилась Предслава, — если ты за последние несколько дней вся с лица спала. Словно не к мужу едешь, а на костер идешь. Портрет мне протянула, не взглянувши. Вот я и уговариваю тебя, чтобы присмотрелась. А то ведь тяжело жить с постылым.

— Да что я, портрета того не видела, что ли?! — Настала очередь княжны возмущаться. — Как прислали его на обручение, так с тех пор и смотрю. А ты и не подумала, небось, что на портрете парень нарисован, братцу — княжичу Мстивою — ровесник. А весь столько лет с тех пор прошло. Может, он так подурнел, что мы его при встрече и не узнаем?

— Так, сороки, хватит!

Нянюшка, видя, куда ведет разговор, решила вмешаться. Свои-то все свои, а не хватало еще, чтобы сплетня пошла, будто княжна жениха своего старым и безобразным обзывала. А долго ли, с этими свиристелками? Одной подружке шепнешь на ушко, а назавтра уже весь хоровод поет на все село. Надо будет сказать старшей обоза, чтобы при случае заменила попутчицу на кого-нибудь поспокойнее. Или хоть потолковее.

Случай представился на ближайшей стоянке. Останавливать большой обоз по каждому чиху было тяжело. Опять же, остановись, народ разбежится. А потом жди, пока все соберутся, пока снова в порядок выстроятся да пока тронутся. Поэтому на обед останавливались, просто съехав на обочину дороги. И обедали тем, что запасли с утра. На ужин же и ночлег останавливались в крупных усадьбах. И каждый шляхтыч в округе считал за честь принять княжну или людей из ее окружения.

Так что, когда вечером обоз остановился в богатой усадьбе, нянька поделилась своими тревогами с пани Мераной. Почтенная вдова была старшей над женской частью обоза до самого Пограничья, где к обозу присоединится княжья сестра с семьей. Они-то и будут передавать молодую жениху в столице заксов. Пани Мерана была женщиной почтенной и, что главное, понятливой. Она внимательно выслушала нянькины тревоги и пообещала еще раз поговорить с девушками, чтобы не забывались. Скоро граница, а уж там чужих ушей и глаз будет не в пример больше.

Сейчас же пани Мерана вместе с волхвом была занята другими делами. Почти в каждом поместье, где останавливался обоз, народ стекался со всей околицы, желая одарить княжну подарками к свадьбе.